Мгновением раньше покалеченная тварь заметила нападающего. Она забыла о Тепшене и обернулась, ее челюсти предостерегающе защелкали. Но было поздно: атакующий очутился у нее на спине и обхватил лапами луковицеобразное туловище. Жало вошло в панцирь, челюсти сомкнулись на голове. Чудище отчаянно забилось и слепо метнулось к стенкам расселины, тщетно пытаясь сбросить врага. Но жало сидело прочно. Вскоре яд начал действовать. Рывки раненого существа стали судорожными, ноги подогнулись, не способные больше удерживать двойной вес, и тварь рухнула наземь. Победитель высвободил свой отравленный кинжал, проворно отскочил, а затем перевернул добычу на спину. Челюсти вонзились в мягкое брюхо, вырвав огромный кусок плоти, и щупальца погрузились в рану. Содрогаясь, друзья услышали знакомый чмокающий звук. Вскоре от первой твари осталась одна оболочка.
— Каннибалы, — проворчал Тепшен, глядя, как победитель подбирает отсеченные лапы и высасывает их одну за другой. Сухая шкурка почти терялась в пыли.
Кедрин следил, как победитель пожирает голову побежденного, затем внезапно бросился вперед, взмахнул мечом и глубоко всадил его глубоко в бок пирующей твари. Словно в недоумении, чудовище обернулось к Кедрину. Отступая, юноша одним ударом отсек ей две конечности. Знакомый свистящий вопль привлек внимание других тварей, миг спустя одна из них уже оседлала недавнего победителя. Потом явилась еще одна, привлеченная то ли воплями раненых, то ли самим шумом боя. Отвратительные создания сражались, вставали на дыбы, щелкали челюстями и кружили, пытаясь достать друг друга жалами. Свалка разрасталась: со всех сторон бежали все новые твари, падали убитые, пожиратели тут же поедались. Один из них вылетел из темноты прямо перед носом у Кедрина и остановился, словно наткнулся на прозрачную стену. Огромный меч всем весом обрушился на безобразную голову, из туловища мощным фонтаном плеснула едко пахнущая жидкость. К обезглавленному телу тут же присосалась другая тварь. Браннок отрубил ей лапы, и тварь была немедленно пожрана сородичами.
Драться не было необходимости: пауки-каннибалы истребляли друг друга, а людям приходилось лишь изредка пускать в ход оружие, если какая-то из тварей оказывалась слишком близко.
Передышка не принесла радости. Зрелище пожиравших друг друга созданий вызывало тошноту, разодранные тела наполнили ночь невыносимым запахом гнилых плодов. Когда в расселине забрезжил тусклый свет, оповещая о наступлении дня, друзья испытали настоящее облегчение. Многоногие твари карабкались по стенам, торопясь укрыться в своих логовах. Не осталось никаких следов, напоминающих о жутком ночном побоище. Сухие шкурки уже рассыпались в прах: жидкость, поддерживающая существование этих тел, была поглощена. Хмурые, с запавшими от бессонницы глазами, трое друзей продолжили путь в глубь гор.
Подъем стал круче. Расщелина все расширялась и вскоре вывела в котловину. Худые пальцы зубчатых вершин тянулись к пурпурной туче, точно пытались ее схватить. Путники взобрались по склону котловины и прошли по узкому крутому гребню, похожему на кабаний хребет. По обе стороны зияли расщелины, в стенках которых чернели пещеры. На пределе видимости высилась одинокая вершина, отмечавшая дальний склон хребта.
Похоже, царство многоногих тварей осталось позади: пещер становилось все меньше, пока они не исчезли совсем. Запах гнили ослабевал, красная пыль больше не наполняла воздух. Даже горячий ветер, который до сих пор дул в спину, утих. Туча противоестественным образом обрывалась точно над вершиной, точно обрезанная по линейке — впрочем, противоестественность уже становилась привычной. А за ней небо было вполне обычным — бледное, седое, как пепел.
Друзья достигли вершины и остановились, утомленные долгими часами подъема, бессонницей и ужасами прошедшей ночи. Вопрос о привале был решен единодушно. Некоторое подобие площадки позволяло расположиться более-менее комфортно.
Камень под ногами был почти гладким, усеян крупной галькой и острыми камнями. Казалось, конический пик некогда сломался, и его обломки валялись повсюду. Край тучи словно зацепился за его вершину. Там, куда лежал путь маленького отряда, горизонт заслоняло взгорье, похожее на море в пасмурный день. Пунцовое небо с зеленым солнцем скрылось за крутыми скалами, вставшими у них за спиной. Свет падал непонятно откуда. На медной равнине горы не отбрасывали тени. Здесь же у подножия иззубренных хребтов густо темнела резко очерченная затененная полоса, словно земля была пропитана водой. Стояло безветрие. Воздух стал заметно холоднее, но развести костер было нечем: ни дерева, ни чего-либо другого, что могло гореть. Пришлось поесть и лечь спать, завернувшись в одеяла. Ночь обещала быть холодной и безрадостной.
Они явно вступили в иную область Нижнего мира. Если раньше смену дня и ночи вызывало движение туч, то теперь просто стало чуть темнее, и на горы опустились унылые сумерки. Кедрин и его спутники сторожили по очереди, но темные часы миновали без происшествий. Небо равномерно осветилось, отмечая наступление унылого дня — если это можно было так назвать.
Друзья начали спуск, петляя по склонам, среди пятен неверного света и тени. Солнце так и не появилось, хотя небо не выглядело затянутым облаками. Через некоторое время путь преградила густая сеть глубоких оврагов. Пробираясь по ним, путники несколько раз возвращались на прежнее место. Они все еще блуждали по этому скалистому лабиринту, когда тусклый свет вновь стал меркнуть.
Здесь они провели вторую ночь, а наутро вновь двинулись вниз по глубоким трещинам, прорезавшим склон. Скалы выглядели совершенно безжизненными. Третья ночь прошла на твердых холодных камнях, а с рассветом друзья продолжали путь. Небо казалось сводом из тусклого серебра, застывшим в жестоком угрюмом безмолвии. Неподвижный прохладный воздух слабо отдавал золой. Кажется, был полдень, когда они достигли выхода из лабиринта.
Тепшен, который шел первым, резко остановился и указал вперед. Кедрин и Браннок подтянулись к нему — и замерли, пораженные картиной, которая предстала их глазам.
Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась пустыня — серая, бесплодная, внушающая страх. Казалось, небо грязевым потоком растеклось до самого горизонта, застыло и покрылось растрескавшейся коркой. Ни деревца, ни ручья, ни сухого русла — лишь сеть мелких трещин покрывала ее поверхность. Не было даже валунов — ничего такого, на чем мог остановиться взгляд, ничего, что позволяло судить о ее пределах. Без солнца в небе, без примет на земле невозможно было определить направление. Впереди, справа, слева — лишь плоская, пустая, бесплодная земля.
Кедрин обошел Тепшена и первым ступил на серую почву. Она была твердой как камень. Трещина при ближайшем рассмотрении оказалась просто неглубокой канавкой со скругленными краями.
Юноша обернулся. Он надеялся увидеть огонь, который бы указывал на обиталище Тазиела, но тщетно.
— Судя по всему, — в голосе Кедрина звучал траур, — придется тащиться по этой мрачной пустоши.
Тепшен молча кивнул.
— Здесь хотя бы не будет никаких тварей, — отозвался Браннок.
— Здесь, похоже, вообще ничего не будет, — вздохнул Кедрин. — Если кузницу Тазиела и впрямь следует искать там, где огонь, она должна находиться где-то дальше.
— Тогда вперед! — Браннок ухмыльнулся, пытаясь глядеть веселей, но у него это плохо вышло.
Кедрин разделял его настроение. Это ужасающее однообразие могло вогнать в тоску кого угодно. Здесь даже не возникало мысли об опасности. Один вид пустыни давил нестерпимой скукой. Кедрин вновь повесил меч Друла в петлю за спиной и зашагал вперед по мрачной равнине.
Баррис Эдон не без любопытства изучал приближающийся возок. Сквозь густой слой дорожной пыли, облепившей борта повозки и платье женщины, сидевшей рядом с возницей, проступала эстреванская лазурь. Однако охрана — шесть человек, и на форме у них кулак Тамура, алый в белом круге — трудно не заметить, хотя все шестеро заляпаны грязью. Значит, гости из Морфахской крепости. Да, тут не обошлось без Старшей Сестры Герат: она не иначе как переселилась в Высокую Крепость.