Может быть, среди них был и мой попутчик с воробьиными глазками?.. Вспоминать о нем было неприятно, да и никак он не вязался в сознании с этим суетливым, веселым многолюдством. Но ни разу я не встречал здесь и Кравченко и как-то сказал ему об этом.
— Так что ж что пуск! — Алексей Петрович удивленно взмахнул нескладными своими руками. Видно, была у него такая привычка. — Тут всем ясно, что надо делать. Все и так спешат. А зачем я? Палочка-погонялочка? Людям мешать? Нет, это не надо. Вот на Амге…
И тут он запальчиво начал рассказывать о неувязках в проекте, о необоснованных претензиях заказчика, о Стройбанке, который не хочет платить деньги за выполненные сверх программы работы… А я невольно подумал: «За Амгу-то с него не спросят, если даже и не возьмут там алмазы в этом году. А тут… Не восторженный он, а наивный, что ли? Почему он так уверен в себе? И этот его риск с городом! А если бы я не смог поставить силикальцитный завод на ноги?..»
Ночи стали спокойными. Рев машин теперь не будоражил. Наверное, я просто привык к шестичасовой разнице с московским временем и засыпал мгновенно.
Но как-то МАЗы уже не пошли к Амге: все необходимые грузы были отправлены. Я лежал, слушал тишину и вдруг понял: мне уже не хватает этого рева машин.
Из полузабытого далека, из юности пришло воспоминание. Нет, не воспоминание, а скорее чувство, которое я назвал бы властью трассы. Я знал его хорошо.
Тогда зимой я мотался механиком на одной такой северной трассе…
Издалека, сквозь белую заметь тумана мелькнет огонек избы, и еще бездомней засвистит ветер за стеклами кабины, мотор будто притихнет, и станет слышно, как резко скрипит сыпучий снег под колесами. Последний километр растянется в вечность…
Наконец остановка. Ты выскакиваешь из машины, на ходу-что-то крикнешь дежурному «прогревальщику». Сквозь терпкий запах бензина услышишь — нет, почувствуешь губами, кожей лица вкус уюта, жилья. Распахнешь дверь гостинички. А там — сонная хозяйка (они даже днем сонные), там чай-чифирек, и можно вытянуть ноги, посидеть недвижно и ответить лениво на чей-то вопрос или промолчать. Ты даже позволишь себе лечь на койку и задремать, и снова увидеть, как наяву, пляшущую в зареве фар и все ускользающую вбок колею дороги. Но крепко заснуть не сможешь. Будешь слышать, как, взревев, опять притих мотор под окном (он покажется живым и усталым) и как мимо тебя — одна за другой, одна за другой! — идут, идут машины, шурша ветрам. Одна за другой, дальше, дальше… И вдруг появится чувство, что ты выбился из строя, отстал.
Моторы стонут под окном, их стон, удаляясь, становится все тоньше, призывней. И уже нет, как не было, сна. Ты встаешь и, наскоро поплескав в лицо водой из неуклюжего рукомойника, едешь во тьму, которая становится ближе, домашней, чем случайный уют автопункта.
«Вот доберусь до конца — тогда отдых…»
Тревожное и вместе с тем радостное чувство.
Должно быть, в последние месяцы точно так в Орокуне и жили все: каждый работал не только за себя, но и за товарища, который был сейчас на Амге (слово-то какое вкусное — «Амга!»). Наверное, не минуло это чувство и меня, иначе зачем бы я поднимался на рассвете и целый день на ногах — я уже стал не то директором завода силикальцита, не го местным прорабом: сам бегал по складам, конторам, выбивая нужные материалы, чертежи, деньги.
И все меня принимали теперь за своего. Иногда по вечерам, сменив спецовку на пиджак, тщательно вычистив его, я шел с другими на звук колокола смотреть кино, отмахивался березовыми ветками от комаров — к ночи их всегда больше — и уже не удивлялся пестроте вечерних одежд. Фантастика и для меня стала бытом.
А еще вспомнил я, лежа в ночи, как забежал однажды в мастерские — нужно было срочно выточить одну детальку — и увидел там своего попутчика по самолету. Он, сидя на станине электромотора, в полудреме жевал жесткие охотничьи колбаски, не снимая с них шкуры, запивал чаем из бутылки, сизые скулы его двигались медленно, как уставшие жернова.
— Точи сам, если срочность, — сказал он, отвернувшись. — У меня обед. Имею я право на отдых?
Я не стал спорить и включил токарный станок.
— И вообще у меня своя срочность, — пояснил он через минуту. — Два раза сам приезжал, главный инженер, проверял: гну вот, варю из труб стульчики в самолет. Детишкам. Говорит: «Душа винтом, а чтоб до завтрева были…»