Это было под Братском. Я работал там несколько лет назад, когда стройка эта только начиналась. А вот теперь уже братчане тянули линию электропередачи к следующей гидростанции, Усть-Илимской. Было любопытно посмотреть что И как. А у друга моего были на трассе свои дела.
Ехали на ГАЗ-63, единственной машине, которая может пройти здесь, — три оси, две — ведущие. Июль, жара, а грязь непролазная! Да и дорога-то не дорога, а так, прошел по тайге бульдозер и развалил просеку.
Добрались сперва до какого-то села. Село как все таежные села: из прожелобленных горбылей, в два настила, крыши, черные древние стены домов, узорчатые наличники, двухэтажные амбары с шаткими отполированными временем лестничками, дряхлые повети выглядывают из-за крепких заборов, лодки с загнутыми носами, похожие на индейские каноэ, стоят вразброс вдоль речного берега, и тишина, сонная тишина стоит, только и слышно, как зудят пауты, мошка да свиристят юркие ласточки. Все здесь будто бы в прошлом столетии.
У одного из домов остановились попросить воды. Вышла к нам худая жилистая старуха в платке, повязанном по самые брови, недобро оглядела машину, спросила:
— Гэсовцы? — и не дожидаясь ответа, посоветовала: — Вот бы и пили воду из моря свово… У нас луг — от, видали небось? — тридцать лет у тайги воевали, а ноне трава по пояс. Заливать его, да? А поле какое, видали? Тоже заливать? Электричество летось провели, жить-то начали баско, а вы?..
Нам смешно слушать такое, но мы поспешили успокоить старуху: сюда море не дойдет. И только тогда она, торопко стуча ногами, вынесла в деревянных ковшах студеную воду, которая пахла хвоей.
«Тридцать лет у тайги воевали, а ноне трава по пояс…»
Видать, все зрелые силы свои старуха отдала войне за этот лужок. Можно представить, с какой сердечной усладой проходит она сейчас по нему, раздвигая высохшими руками молодую траву.
Нам — гидростанция. Ей — лужок. Разница?.. Смотря как взглянуть.
Дорога — вообще хоть какая-то дорога — вскоре кончилась, и вездеход наш попер, кажется, прямо через тайгу. Он брал приступом сопку за сопкой. Небо опрокидывалось, как фанерный лист на ветру. На подъеме оно синело во всю свою ширь, а на спуске мы видели лишь темные острые вершины елок, которые неслись на нас, словно пики казачьего войска.
Шофер дядя Вася, седенький, опрятный старичок, поначалу старался выглядеть вполне интеллигентно и задавал всякие каверзные вопросы:
— Ну, ответьте-ка мне, товарищ писатель, что такое счастье?.. Нет, не ваше личное, а вообще, для всех, объективное понятие…
Когда я отказывался, он смеялся сухоньким, вежливым смехом и говорил назидательно:
— Счастье — это удовлетворение в данное время всех ваших желаний… А что такое совесть? — он опять прихохатывал. — Совесть — это противоречие между вашими поступками и вашим же представлением о жизни. Вот так!..
Потом дядя Вася, узнав, что моего попутчика зовут Львом Николаевичем, стал ругать Льва Толстого:
— У Толстого драмы нет в романах: одна философия жизни. Вот Тургенев — это да! Великий русский писатель. А Толстой — что? — свел все дело к Платону Каратаеву, разве смысл в нем? Убогий он! ему бы по нашим дорогам поездить, он бы смысл сразу нашел…
Тут в моторе что-то яростно забурлило, дядя Вася остановил машину у какого-то ручья, и мы так и не узнали, кому надо было ездить по этим дорогам — Каратаеву или самому Льву Толстому. А дядя Вася только лишь начал отвинчивать крышку радиатора, как ее выбило столбом пара, кипяток брызнул ему на руки. Дядя Вася ошалело отпрыгнул в сторону.
Некоторое время он ехал молча. Но тут раз за разом стал глохнуть мотор. Дядя Вася выбегал из кабины и суетливыми, округлыми движениями крутил заводную ручку. Рубаха его, в красненький горошек, покрылась пятнами пота, лицо закаменело.
Вскоре мотор, как ни старались все мы, заглох вовсе.
— У-у, гад! — простонал дядя Вася и сел на пенек.
Мы молчали. Уже стемнело.
— У-у, гад! — опять простонал дядя Вася, глядя на капот с каким-то сатанинским выражением лица. Он забыл Льва Толстого, Тургенева и всю свою интеллигентность: он ругался. Честно говоря, я давно уже не слышал такого отменного мата. Причем это не был мат вообще: он имел конкретный адрес — мотор, предмет вполне одушевленный для шофера. В конце дядя Вася сказал:
— Если ты, падло, сейчас не заведешься, я тебя вот этой штукой, — он угрожающе поднял заводную ручку, — разобью вдребезги! Понял?..
И мотор тут же завелся.
Стало совсем темно, когда мы добрались, наконец, до становища бригады Вагина.