Выбрать главу

Он втянул голову в плечи, опять махнул рукой безнадежно и побежал, согнувшись под ливнем, который хлестал и хлестал.

НА РАДОСТЬ И ГОРЕ

Их отъезд и все будущее решилось в одну минуту, можно сказать — случайно, да и вообще многое поначалу напоминало банальную историйку и свершалось как бы помимо их воли.

Встретились они в нотариальной конторе.

Андрей Михайлович не был в Москве несколько лет. После смерти жены сбежал на Север, сбежал в один день, бросив все, не оформив никаких документов, и потерял право на жилье, прописку.

Они с женой не регистрировали брак, а жил он в ее комнате, которую заняли теперь чужие люди. И надо было собрать и заверить всякие справки, свидетельства, что они действительно были мужем и женой, что прописка в Москве у него не случайная. Все это было не то чтобы унизительно, а где-то на грани немыслимого, фантастически нелепого, почти изуверского: для него-то жена была еще жива.

Андрей Михайлович и не собирался, пока — во всяком случае, жить в Москве, но друзья твердили ему: «Дурак! Ни за что ни про что терять там жилье? Не вечно же бичевать по тундре! Уже сейчас, как мороз, сердце хлюпает, а дальше что?..»

Он сидел в длинной очереди, в большой темной комнате, в углу которой три машинистки, оглушительно стуча клавишами, печатали заявления клиентов конторы, кассирша жужжала, щелкала аппаратом. А в другом углу была узенькая дверь в коридорчик, совсем темный, и там — еще дверь, толстая, глухая, как над погребом. В коридорчике изредка дребезжал звонок, — нотариус и его помощник вызывали стоявших в очереди.

Церемониал этот раздражал. «Как к министру…»

Но тут из погреба послышался недобрый мужской голос. Дверь распахнула женщина. Стоя на пороге, она сказала:

— Хорошо. Если нельзя говорить по вашему телефону, я пойду в автомат. Обзвоню всех, все ваше начальство, но ее, — она показала на сухонькую старушку в черном у края стола, — гонять больше не позволю!

И хотя говорила она тихо, в голосе ее была такая убежденность, что всем стало ясно: так и сделает.

— Да кто она вам в конце концов! — выкрикнул нотариус, полный, краснолицый, без пиджака, в сорочке с закатанными рукавами.

— Так же, как и вам, — человек. И старый человек. Вам же ясно, что она его жена!

— Мало ли что ясно! Мне доку́мент нужен! Доку́мент! Это-то вам ясно?..

Они еще спорили, и очередь поняла: нотариус не хочет заверять какую-то справку для мужа старушки, который сейчас болен: нужно, чтобы он пришел сам или прислал доверенность на имя жены.

Андрей Михайлович усмехнулся своему.

Женщина эта понравилась ему сразу. У нее был крепкий подбородок, жесты, интонации голоса запальчивые по-мальчишески. Невысокая. Строгий костюм. Усталые морщинки у глаз, у рта. Но и сквозь них пробивалась очень уж молодая, задорная решительность, которая отличала ее лицо от всех.

Наверное, и нотариус разглядел в ней что-то необычное, а может, просто понял, эта так не отступится, и, набычившись, сказал старухе:

— Ладно, давай свой доку́мент.

Женщина, не закрыв дверь — нотариус даже на это не обратил внимания, — вернулась к столу. А потом все слышали, как он строго переспрашивал у нее имя, адрес, а она отвечала сухо и коротко.

Андрей Михайлович встал и вышел за нею на улицу. Думал — просто покурить, но зачем-то догнал ее и сказал:

— Здо́рово вы с ним! Я бы не смог.

Она приостановила шаг. Еще не остыв, ответила:

— Развели хамство! Ненавижу!

— Это верно… Но вы-то… как-то непохоже на себя все это делали…

— Почему же?

— Как бы сказать?.. Вы очень женственны. Нет, — заторопился он, — это не ради комплимента, правда! А тут… совсем уж по-мужски.

Она улыбнулась как бы нехотя.

— Привыкла уж так.

— Почему?

— Это не важно.

Дул холодный ветер. Обгоняя их, прохожие сбегали вниз, в тоннель, над которым зябко играла светом красная большая буква «М».

— А зачем вы к нотариусу? — спросил он.

— Копию с аттестата зрелости снять.

— Зачем?

— В университет поступаю.

— Вы?

Она рассмеялась.

— Нет, моя дочь. Но это теперь все равно что я. Даже отпуск специально взяла, чтобы подготовить ее. Она второй год пытается.

— У вас такая большая дочь?

— А почему вы удивляетесь?

— Нет, завидую. Хорошо, когда большая дочь: друг.

В первый раз она взглянула на него внимательно и как бы говоря: «У вас тоже могла быть такая…» Ответила: