Все разом заговорили, а Наташа притихла и только искоса поглядывала на Андрея.
Ладико поднял тост за нее. Андрей ревниво подумал: «Почему он, не я? — но тут же умиленно стал повторять про себя: — «Вперед, вперед, не ведая преград!.. Ты должен сохранить мне дни и годы…». Да, именно так! «Я слаб, но я не раб судьбы своей… Я вверюсь скачке бешеной твоей…» Именно так!..»
Теперь шумный корабль пира по приказанию тамады умело вел Ладико. Наташа молчала. Андрей, не зная зачем, спросил у дяди Нико:
— У вас жена есть, дядя Нико?
— Есть, дорого́й.
— Она красивая?
— Нет, — ответил он, смеясь.
— Не может быть! У вас жена должна быть красавица!
— Она лучше, чем красавица.
— Правда? Чем же?
— Воевал пять лет, она ждала. В плен попал, она ждала… Разве в красоте смысл?
Тут на террасу вышла с глиняным блюдом, накрытым салфетками, высокая пожилая женщина. Несмотря на годы, она держалась прямо, даже чуть откинув голову назад. Седые косы собраны в громадный пучок. Она уже начала полнеть, но губы, как у дяди Нико, и все черты лица были тонки, чеканно-строги. Дядя Нико лукаво взглянул на Андрея.
— Вот она. Смотри.
— Да она же красавица, дядя Нико! Что же ты обманул меня!
Нико молчал, улыбаясь уголками рта, гордясь, видимо, и своей женой, и собой.
Они говорили еще о чем-то и целовались. А дальше Андрей почти ничего не помнил. Какие-то обрывки фраз, причудливые многоголосые песни и молчаливые темные горы рядом. Дядя Нико — в конце концов и он запьянел — почему-то рассказывал о святом Георгии:
— Он же был простым хозяйственным работником у Диоклетиана, у римского царя. Ну, давно еще!.. Вроде управляющего, что ли. И говорят, нечист на руку был, приворовывал. Царь это дело заподозрил. А Георгий через свой шпионаж вызнал все и бежал в Грузию. Вместе с золотом. Тут он выкупил много наших детей, взятых в плен иноверцами. А когда пришли к нему люди и спросили, чем отблагодарить его, Георгий сказал: «Мне ничего не надо. А постройте вы триста шестьдесят три церкви моих, и пусть треть даров ваших всегда остается этим церквям, монастырям, чтобы могли жить в них хорошие воины, хорошие люди…»
Ладико привез их к гостинице и уехал. Было темно. Вдалеке погромыхивал гром. Андрей искал в карманах ключи, их не было. Потерял. Запасные были у заводского сторожа, он жил в домике неподалеку.
— Будить? Нет! Нельзя! Нас выгонят отсюда! Мы же не всами… всумо… всамделишные! Выгонят, — сказал Андрей. — Я сам! У меня окно на втором этаже открыто. Видите? Открыто! — Наташа ничего не могла рассмотреть. — Залезу, спущусь вниз и открою изнутри. Замок-то английский.
Наташа спорила. Он соврал.
— А вы знаете, кем я был в детстве? Вором. Форточником! В форточку залезал, открывал дверь — и все! Остальное другие делали. Это — моя специальность, не спорьте!..
И полез по столбу, подпирающему балкон, а дальше — вдоль стены по узкому карнизу. Сам не понимал, как это все у него получается, но убежденно кричал сверху:
— Это — моя специальность!
Окно было закрыто. Распахнута лишь форточка. Андрей едва достал до нее рукой и, чтобы подбодрить себя, опять крикнул:
— Я — старый форточник!
Он подтянулся на руках. Форточка была большая. Лег животом на раму. Как на беду, была закрыта не верхняя, а нижняя задвижка окна. Возвращаться?.. Еще страшнее. Он повис в воздухе вниз головой, уцепившись носками ботинок за перекладины рамы. В темноте едва нащупал эту проклятую задвижку!..
Он зажег в доме свет и открыл дверь. Лицо Наташи было бледно, губы, руки дрожали. Андрей, весь перепачканный в известке, улыбаясь глупо, спросил:
— Что вы?
— Сумасшедший! Я так боялась за тебя! Я никогда в жизни так не боялась! — она приникла к нему и заплакала, громко, обиженно всхлипывая.
— Глупая! — он тоже, не заметив этого, перешел на «ты», гладил ее волосы. — Ну, что ты! Зачем ты!
— Да! Если бы ты хоть палец себе вывихнул, я бы вовек себе не простила! Удержать не смогла!..
Обняв за плечи, он повел Наташу к ее комнате. Она отворачивала лицо, и плакала, и уже смеялась.
— Это ты под куполом цирка работал, да? Я люблю цирк. И что ты там врал про себя, форточник! Ты любишь цирк? И тогда, в день отъезда — тоже под куполом… Знаешь, в детстве мой идеал, воображаемый идеал, всегда дрался и всех побеждал! И пьянее всех, и трезвее всех, и сильнее всех, и под куполом… А дружила я в школе с хилым очкариком. Его дразнили, а я дралась вместо него с мальчишками…