Выбрать главу

Итак, обрывки... Что же она узнала о событиях в Спас-Испольске за эти дни? Катя с усталым любопытством наблюдала, как у ее ног суетятся, чирикают воробьи, косятся, не даст ли чего эта особа, так энергично спешившая куда-то по аллее и вдруг впавшая в неожиданное оцепенение на парковой скамейке?

Обрывки... Чего-то... Чего только? Впечатления от дней, проведенных здесь. Какие же они, эти первые впечатления? Катя закрыла глаза. Увидела: милиционеры, сгрудившиеся над тесной ямой на поле за бензоколонкой, пожарное ведро, до краев полное глинистой воды, — затопленный вход в каменоломни, и другой вход — под корнями поваленной ели, откуда с такими усилиями выбирались спелеологи. Залитые кровью (чьей? Славина?) клочья рубашки, покрытое бисеринками пота, измазанное глиной лицо Гордеевой. («Боже, как же я ее там не узнала? — Катя почувствовала, как сердце ее чуть не подпрыгнуло в груди. — Ведь это же она, она там лежала на поляне голая, слушала музыку, загорала. Она швырнула венок. Как же я ее не узнала?») Напряженное, настороженное лицо Новосельского, когда он пытался выудить у «заезжей корреспондентки» информацию, тот отвратительный пластмассовый паук над барной стойкой «Пчелы», безжизненное тело мертвого незнакомца под мостом.

«У него две глубокие, проникающие ножевые раны — в горло и в грудь», — Катя снова слышала голос эксперта и негромкий меланхоличный голос Керояна: «Это не Славин»... и... Словно из какого-то тумана выплыло лицо другого незнакомца — того мужчины, приехавшего на джипе в лагерь спасателей. Лицо живое, но тоже странно безжизненное — застывшая маска отчаяния и фанатичной надежды. Надежды черной, без единого проблеска солнца, как тот подземный мрак в глубине входа в Съяны.

«А ведь это и был Островских, — осенило Катю. — Я видела его у спасателей. И в отдел он перед этим заезжал, видимо, справлялся, нет ли новостей. Он уже не надеется, что их найдут живыми. Он хочет отыскать тело дочери, чтобы похоронить. Вот и Новосельский на это же намекал. Но ведь они уже похоронены. Раз они там, под землей, они уже ей преданы».

Катя спугнула воробьев. Встала. Через пять минут она уже входила в пустой, гулкий вестибюль административного корпуса стадиона «Звезда». Охраннику она сунула под нос удостоверение редакции «Подмосковного вестника». Предприятие могло провалиться с самого начала, если бы некая «зануда» Заварзина оказалась по случаю лета в отпуске, но...

Тоненькая как былинка, смахивающая одновременно на стрекозу и муравья девушка ангельского вида, одетая в темно-синее спортивное трико и газовую юбочку, столкнулась с Катей в дверях небольшого спортзала у секции тренажеров. Белобрысое, гладко причесанное, хрупкое, кроткое и малокровное создание явно из балетных, в обществе которого Катя сразу же ощутила себя громоздкой, как Девушка с веслом.

— Оксану Заварзину где я могу увидеть, простите?

— Это я. Вы на запись в группу?

— Нет.

Балетное создание сразу же равнодушно повернулось к Кате спиной. Катя увидела себя отраженной в сплошном зеркале, закрывающем стену спортзала.

— Я не по поводу аэробики к вам, а совсем по другому делу.

— По какому? Вы кто? — Балетное создание проявило слабый интерес.

Катя показала удостоверение редакции «Подмосковного вестника».

Нежная, сладкая улыбка сразу же засияла на лице Заварзиной. Она снова стала сама любезность.

— Вы хотите о нас написать?

— Да. Готовлю статью о центрах молодежного досуга в Подмосковье. — Катя лгала светло и правдиво. Она в который раз убеждалась, как срабатывает старое правило: люди — сначала сама черствость и нелюбезность — при слове «пресса» становятся донельзя словоохотливыми и общительными.

— Вы давно здесь преподаете, Оксана?

— Больше четырех лет. Очень, очень люблю свою работу!

— Раньше, наверное, спортом профессионально занимались?

— В детстве была художественной гимнасткой. Потом поступила в балетно-хореографическое училище.

— У вас в группе много женщин занимается?

— Обычно пятнадцать-двадцать человек. Да вы присаживайтесь, — Заварзина гостеприимно указала на деревянную скамью у зеркала. — Сейчас, правда, лето, не сезон, все разъехались. Зимой будет наплыв желающих позаниматься, обрести нужную форму.

— Тут у вас, я слышала, есть еще один фитнесс-центр. В «Сосновом бору».

— Там жуткие цены. Грабительство сплошное.

— Да, я понимаю, у вас все гораздо доступнее, — Катя одобрительно закивала. — Ну и кто же ваши ученики? Возраст какой?

— Самый разный: и молодежь, и средний возраст, и даже дамы за пятьдесят, кто форму хочет приличную сохранить. До гроба.

Катя усмехнулась.

— Но молодежи все же больше?

— Ну конечно, — Заварзина тоже улыбнулась, пристально следя, как Катя старательно конспектирует ее слова в своем блокноте. — А фотографии будут делать?

— Из редакции приедет фотограф. Вы мне дадите свои координаты, чтобы он мог с вами созвониться, когда вам это было бы удобно? Знаете, — осторожно продолжила Катя, — ведь вашим клубом у нас в редакции уже интересовались.

— Неужели? Но к нам никто не приезжал от вас, вы первая. А в связи с чем же?

— У вас в городе ребята пропали месяц назад на майские праздники. Так вот, говорили, что одна из пропавших, некая Мария Коровина, занималась в вашей группе. Я вот только забыла — шейпингом или аэробикой?

Заварзина плавно поднялась, кошачьим шагом направилась к зеркалу, повернулась, приняла картинно-грациозную позу.

— Что же вы молчите, Оксана? — терпеливо спросила Катя. — Ведь это так?

— Когда будет опубликована статья?

— Недели через две-три. «Подмосковный вестник» выходит по субботам.

— А какие гарантии, что ты тиснешь положительную статью о нашем клубе с упоминанием моей фамилии? — В голосочке балетного создания тускло звякнул медный колокольчик.

«Зануда», — мысленно согласилась с Красновой Катя.

— Гарантии? Вот телефон редакции, главного редактора, ответсека. Обещаю тебе статью. — Катя усмехнулась: боже, как быстро в этом городке все переходят на «ты». — Похвалю тебя и твой танцкласс. Ну а если статья не выйдет, позвонишь редактору, закатишь скандал.

— А он меня пошлет куда подальше. Знаю я вас, журналюг. — Заварзина колебалась. Но, видимо, наладить контакты с прессой очень хотелось, тщеславие пересиливало. — Ну ладно, может, хоть в связи с Машкой Коровиной упомянешь наше заведеньице. Так что тебе о ней узнать нужно?

— Как долго Коровина у тебя занималась?

— С января по конец марта, а взяла полугодовой абонемент.

— А где она работала?

— В «Сосновом бору». Кем, не знаю, но получала неплохо, в долларах. Как валютная шлюха.

— То есть?

Заварзина прищурилась.

— Вот так сорвется с языка, а ты и напишешь потом с подлинными цитатами. А у нас городок с ноготок. Родственнички Машкины по судам затаскают. Ладно, это я так, к слову.

— Но в «Сосновом бору» свой фитнесс-центр.

— Персоналу соваться во все их развлекательные, оздоровительные заведения строго запрещено. К тому же у нас дешевле. И вообще, сдается мне, она нам и этих бабок не платила. Быковский ей за пять пальцев на ладони абонемент устроил.

— Кто такой Быковский?

— Наш администратор. Только о нем не смей!! Иначе я места лишусь. — Балетное создание не на шутку встревожилось. Видно было, что в пылу женского задора она выболтала нечто такое, чего никак нельзя говорить, тем более журналисту.

— Хорошо, о нем не упомяну, — покладисто согласилась Катя. — Но если прояснишь, что между ними было.

— Что было? Спали они. Как же еще, если он ей абонемент оплатил?

— А со Славиным она... Знаешь Славина, то есть знала?

— Андрюшечку-кассира? В одной школе учились, — Заварзина усмехнулась. — Он в финансовом учился, в одной электричке в Москву четыре года мотались. А потом он в банк пролез. Устроили его ради мамочкиной памяти. Нет, Андрюшечку я тут ни разу с Буренкой Мэри не встречала. Бык был, что греха таить? Андрюшечки не было.

полную версию книги