— Але я тебя звал? Порядка не знаешь? — накинулся на малого самозванец.
— Я бы не побеспокоил твое величество, кабы не дело.!. — Ханский сын замолчал, чувствуя, как от неосознанного ужаса на его голове поднимаются волосы: «Боже, я предаю отца!» — но уже не мог остановиться.
Самозванец насторожился, двигая ноздрями.
— Говори — не то велю отрубить тебе голову!
— В город тайно приехал мой отец…
— Хан в городе? — беспечно переспросил самозванец. — Что же он не явился во дворец? У меня много горилки.
— Отец возвратился не с добрыми намерениями… Он хочет взять семью и уехать в Москву. Он послан королем Сигизмундом…
— Ступай и молчи обо всем, — отрезвел самозванец.
— Этому старому татарину я сам выпущу кишки, — пообещал есаул, хватаясь за саблю.
Самозванец велел вызвать Михайлу Бутурлина и Игнатия Михнева.
— Везите старого татарина к реке, а там камень на шею — и в Оку, — приказал им самозванец.
— А что делать с Урусовым? — спросил Бутурлин.
— Посадите под крепкую стражу в темницу. Я должен все разузнать… А там будет видно.
До утра старого татарина держали взаперти, а как закричали вторые петухи, связали, кинули в грязные сани и повезли к реке, к заготовленной по указу самозванца проруби, а там пустили на дно.
Крещеный татарин Петр Урусов просидел взаперти два дня, в тот же вечер, как его выпустили, собрал верных людей, поклявшись убить тушинского вора.
Самозванец выжидал: он знал о присягнувших ему городах, о верности казаков. Казацкие атаманы — Иван Заруцкий и Григорий Шаховской — говорили ему, что если двинуть сейчас конные сотни на Москву, то дело решится в его пользу. Самозванец, изрядно битый, однако боялся туда идти. А забрюхатевшая Марина, и без того противная ему, стала еще нелюбее, и он гнал ее от себя.
Заруцкий и Шаховской явились пред светлые очи, когда самозванец, воротясь из бани, сидел за столом. Вор был весел.
— Дело сделано, — сообщил Заруцкий, — гони теперь от себя татарскую стражу.
— Идем на Москву, государь: мы положим ее к твоим ногам, — сказал Шаховской с нетерпением казака, привыкшего решать все дела одним взмахом сабли.
Только тут атаманы заметили в углу на кровати голую, с огромными грудями девку, она пила вино и, не стыдясь, скалила зубы. Шут Кошелев сидел у ее ног, ковыряя пальцем в широком, как погреб, носу. Самозванец шевельнул бровями, шут, не молвя ни слова, обхватил и поволок с кровати визжавшую девку; она кусалась и брыкалась. Кошелев, вытолкав девку, опять сел подобно истукану на прежнее место.
— Татары мне верны, — ответил самозванец на предложение Заруцкого.
— Тебе верны только казаки, — бросил язвительно Шаховской.
— Брешешь! Все города на востоке и на севере — мои! — Самозванец, напялив венец, прошелся пред атаманами.
— Все те города не стоят сотни сабель моих казаков, — обозленно выговорил Григорий Шаховской.
— Не будем чиниться. — Заруцкий налил себе водки, опрокинул в рот кубок, отломил корку, понюхав ее, заметил: — Ты бы, государь, девку подале прятал… Ляжки-то у дуры…
— Ну тебя к черту, Иван! Можа, не я дал казакам вольницу? Какие вести из Астрахани?
— Стоит покуда за тебя. Пока что! — прибавил зло Заруцкий. — Может отложиться.
— Астраханцы мне верные по гроб! Лазутчики из Воронежа воротились?
— Еще нет, — ответил Шаховской озабоченно.
— Найди ловкого казака — пущай сегодня скачет в Астрахань к воеводе… Христиане мне изменили, так я обращусь к магометанам, с ними завоюю Россию или не оставлю в ней камня на камне. Турция должна помочь нам отбросить прочь ляшского короля.
— Под турок Москва не ляжет — ты на это не надейся, — отрезвил его Заруцкий. — Ты сделай так, как выгодно казачеству. Все твои планы без моих сабель — мыльный пузырь.
— Марина хлопочет за немцев, — сказал Шаховской, — и злит казаков.
— Не будь я Димитрий, если сегодня же с ними не расправлюсь, — заявил самозванец. — А если царица будет лезть и досаждать мне из-за них, велю утопить ее вместях с немцами. Не забывайся, Иван: города присягают мне, а не тебе, без моего знамени ты сам — мыльный пузырь. Ишь взял волю, атаман!