Священники обходили с иконами полки, благословляя ратный подвиг и предавая анафеме Болотникова и других злодеев.
В царском войске начала появляться решимость, в полках говорили:
— Надо побить воров. Сильничают, сволочи, спасу нету!
По рати ходили столбцы, где рукою Болотникова, криво, несуразными буквами писалось:
«Идем все и примем Москву и потребим живущих в ней и обладаем его, и разделим долю вельмож сильных, и благородные жены их и дщери примем в жены себе».
Поговаривали:
— Ну, боярыни не для энтого ворья! То, видно, ребяты, сущая сволота, подмостовники. Хучь и за царишку нам класть жизни не ахти как с руки, но ворье-то еще хуже.
Стояла теплая, сухая погода, в полдни голубели миражи; пыль, поднятая табором, подымалась тучей к небу. Царское войско нависло над крепостными стенами. В первый же день осады Болотников выслал на стены потешников — и те орали на царя Шуйского такую похабщину, что их погнали оттуда пушечными ядрами. На третий день получили патриаршую грамоту: велено было служить повсюду, в церквах и на походе благодарственные молебны по случаю победы над мятежниками на реке Восе и Вороньей.
Ставку Шуйский разбил в селе Ивана Матюханова, сына Вельяминова, — десятка три черных изб разбегалось по косогору. На возвышении блестела маковками небольшая нарядная деревянная церквушка. Внизу, на речном перекате, стояла мельница, ограбленная, как и церковь, мятежниками. Внутри церкви они устроили конюшню, а на кострищах жгли иконы. Настоятеля, предавшего их анафеме, повесили вниз головою в притворе. Болотников, поглядев на него, мертвого, с остекленевшими глазами, заметил:
— Другим будет неповадно. Всех вешать, кто супрочь нас! Веревок у нас, чай, вволю.
— Веревок достанет, — подтвердил Беззубцев.
— Будешь, сатана, пред Богом ответ держать! — Старец-дьячок, появившийся около церкви, седой, сгорбленный, завопил: — Изыди, изыди!
— Энтого — туда ж, за ноги, — распорядился Иван.
…Царский шатер раскинули под старым дубом. Шатры бояр, один другого наряднее, грудились поблизости. Все это не нравилось воеводе Михайле Скопину, и он прямо заявил о том царю:
— Двору тут, государь, не место!
Оставив в Москве распоряжаться брата Дмитрия Ивановича, Шуйский привез под Тулу двор не без умысла: надо было заткнуть глотки сомневающимся, злобствующим, ненавидящим его боярам — я-де не одинок, со мною вся державная сила.
— То мое дело, — ответил племяннику Шуйский.
Наутро повторили приступ — кинули все полки, рати и даже охранных стрельцов. Бились до вечерней зари; город затянуло смрадом и дымом. Лезли остервенело на лестницы, — на осаждавших летели тучей камни, лили смолу, пускали раскаленные бочки; все гуще и гуще устилали мертвецами землю пред стенами. В сумерках затрубили отбой. Воеводы, черные от гари, отводили поределые полки от стен.
— Что ж будем делать, господа воеводы? Может, сдадимся на милость вора?! — Шуйский поднялся. — Стыдно, господа воеводы! Вы не мне служите — России. Воры разорят ваши дома, — и повелительно приказал: — Поставить по обеим сторонам Упы наряд. Большой — за турами возле Кропивинских ворот, у Каширской дороги — меньший, — оттуда мы воров в аккурат достанем.
Воеводы московские обложили Тулу со всех сторон, желая одолеть ее голодом.
— Сын боярский именем Сумин Кровков из Мурома подал в разряд дьякам челобитную, как можно покончить с крепостью, — сообщил Шуйскому вошедший начальник походной канцелярии.
— Зови его сюда.
Иван Кровков, рослый, с подраненной при последнем штурме рукой, лет тридцати, довольно бойко подошел к царю.
— Самое верное дело, государь, запрудить Упу. Мы их потопим. Отруби, государь, мне голову — коли они не выползут из детинца. Вода будет и в остроге, и в городе, дворы потопит, а людям будет нужда великая.
— Ты нам, умный, притчу не плети. Это какой такой водой ты хочешь потопить город?
— То смех даже курам, — подтвердил Зюзин.
Однако Василий Голицын без тени улыбки заметил:
— Он говорит правду.
— А головы не жалко? — Царь уставился на Кровкова. — Можешь лишиться.
— За Русь святую не жалко, — ответил тот, не дрогнув.
— Хорошо. Каждому ратнику и конному принести по мешку с землею. Мешки же немедля скупать у мужиков. Чтоб за короткое время реку перекрыли!