Чулков с непреклонностью возразил:
— Ах, княже! Бог тебя простит. Нешто ты не зришь, что деется? Биться нам не в диковину. Было б за кого! Повсюду смута… Люди уподобились зверью. Иди на Москву, княже, — бери поскорей власть. Бог тебе судья. А он-то узрит, за что радеешь. Иди, княже, ты одно наше солнце, и от тебя одного опасение Руси! Больше никого нету.
— Мне царской власти не надобно, — отшатнулся князь Михайло.
Русь гибла, умывалась кровью… Это он видел.
Князь Михайло Васильевич поспешил к Москве. Поляки Лисовского и Сапеги, разбитые им на реке Жабне, опять повернули коней к Троицкому монастырю, чтобы перегородить дорогу из Москвы в северные области.
…Разгоряченный Михайло Скопин, въехав на курган, спешился и подошел к поставленному образу Пречистой Богородицы; опустившись на колена, припал губами к святому лику. Затем встал, обернулся, его глаза горели молодой силой, выговорил громогласно пред выстроившимся передовым полком:
— Спасем нашу святую Русь!
…Над Кремлем шла на избыв теплая июньская ночь и лучились голубым сиянием звезды, но не яркое небо увидел в окне Шуйский, очнувшись от тяжкого сновидения. Перед ним как бы истаивал в тумане образ несчастного царевича Димитрия…
Шуйский торопливо опустился на колени пред образом Иисуса Христа, у него задрожали руки, он припал лбом к полу. Молитвенно, просяще выговорил:
— Сыми с меня грех, великий Боже, упокой раба своего Димитрия. О всемогущий Боже, помоги мне! Яви свою милость!
XXII
И польские послы, и лазутчики, и жаждущая поживы шляхта доносили Сигизмунду, что одно его появление в пределах Московии заставит тугодумных бояр согнать с престола Шуйского и безо всяких условий и оговорок посадить на него польского королевича Владислава.
Сигизмунду была по сердцу такая весть, он понимал, что нельзя желать лучшего и нельзя упустить время и допустить усиления союза Москвы с ярым врагом Польши — шведами. И король объявил шляхте и сенаторам о том, что едет не воевать, а лишь поглядеть, что там и как, и двинулся в Московию с тридцатитысячным войском. Умный гетман Жолкевский видел гибельность такого похода и прямо написал королю, чтобы он не шел под Смоленск, ибо это сильная, укрепленная, с мощными стенами крепость, которую ему не взять.
— Жолкевский советует идти на север, но я пойду к Смоленску, — сказал Сигизмунд. — Возьмем эту крепость, и она навечно останется за Польшей. Само Провидение нас ведет на восток!
Еще в Минске были заготовлены и отправлены складная грамота — в Москву и Универсал, или манифест, к гражданам — в Смоленск, где король извещал, что он вынужден идти в пределы России не для пролития христианской крови, а, совсем наоборот, принести сей земле мир и порядок. За мирное подданство Сигизмунд обещал новые права и милости, за упрямство грозил огнем и мечом. Король надеялся своим красноречием поколебать упрямого воеводу Шеина.
Ян Сапега, прибывший под Смоленск 19 сентября 1609 года, поджидал короля. Пять тысяч пехоты, находящейся при нем, не вселяли надежды сладить с сей сильнейшей крепостью. При последнем свидании с Сигизмундом в Орше Сапега заметил его колебание и теперь слал к нему по три гонца на дню, торопя идти как можно скорее к городу.
Двадцатого сентября Сигизмунд, окруженный телохранителями, гетманами и воеводами, въехал в большое село, с возвышенности открылся раскинутый верстах в пяти, чуждый его глазу, опоясанный крепостной стеной Смоленск, оттуда волною качнуло звон колоколов.
За спиной Сапеги стоял, поджав тонкие губы, отчего лицо его походило на лисье, велижский пограничный староста Александр Гонсевский, тоже только что прибывший и желавший отомстить Шуйскому за свое заточение. Еще будучи послом в Москве, он вызнал разные измены и твердо заверял короля, что Василий Шуйский держится на волоске и что многие бояре московские хотят посадить в цари Владислава.
Король повернулся к Гонсевскому, желая узнать о настроениях в Смоленске. Гонсевский сказал:
— Крупная рать ушла на помощь к Скопину, крепость сию защищать некому. Завтра же одолеем воеводу Шеина, потому что нет у него людей оборониться.
Чем больше говорил Гонсевский, тем отчетливее проступало сомнение на суровом лице гетмана Жолкевского.
— Смоленской крепостной стене нет равных, — сказал он. — Пробить ее вряд ли удастся. Только ничего не смыслящие в ратном деле люди могут говорить, что Смоленск легко взять. У Шеина не менее семидесяти тысяч. И я, ваше величество, советую повернуть войско в северную землю, на Псков, не то погубим и пехоту и конницу.