— Лисица хитрая, да и мы не лыком шиты. Ни единому слову короля мы не должны верить. Лезет католик к трону, а говорит, что идет охранять нашу веру. Надо быть настороже! Завтра, чай, они полезут. Королю и его магнатам-гетманам ответ один: вон из нашей земли! Другого слова мы им не дадим и приговорим, как изменника, всякого, кто обольстится на их коварные речи!
На рассвете двести пушек осаждающих открыли по детинцу бешеный огонь.
До конца сентября рыцарство не раз шло на приступ крепости, но откатывалось обратно, оставив у стен сотни убитых.
Как-то, узнав от лазутчиков, что назавтра, 12 октября, Сигизмунд двинет на приступ все свои силы, расположенные по берегу Днепра между монастырями Троицким, Спасским и Борисоглебским, воевода Шеин изготовился их встретить. Ночью он не слезал с седла, объезжая крепость. Вся рать, защищающая детинец, находилась на ногах. Отсветы костров освещали суровые лица, латы, кольчуги, пики, бердыши, жерла орудий на стенах. Воевода старался вселить уверенность и бодрость в защитников. Лицо Шеина было приветливо и одновременно сурово, в жестких складках около твердо сжатых губ угадывалась воля и упорство полководца.
— Постоим, сынки, за Русь! — говорил он. — Покажем спесивому королю, где зимуют раки! Он, видно, еще не знает русских!
Ратники, когда он проезжал, говорили с лаской:
— За Михайлой Борисычем как за каменной стеной.
Особо заботили воеводу подкопы, и он еще с вечера распорядился поставить в лазах под стенами подслушивальщиков. В бледном свете утренней зари проглянула многогранная Громовая башня, на четырех ярусах которой было поставлено, по его указу, восемнадцать орудий. Воевода, отрядив сюда лучших пушкарей и пищальщиков, был спокоен за эту башню.
— Молодцами, ребята, с Богом! — проговорил Шеин, выслушав начальника обороны башни. — Повороти три пушки чуток левее — на дорогу.
Не особо беспокоился он и за Большую, и за Малую Бублейку с фланкирующим огнем, но его заботила Копытенская башня, и он велел поставить сюда самых опытных ратников.
— Добро! — сказал он на доклад начальника башни. — На случай, ежели ворвутся в ворота, выдвинь сюда отряд Семеновых молодцов, — приказал воевода Горчакову. Глаза его остановились на кучке стрельцов, насыпавших из мешка в кожаные подсумки порох — то был Фирька со своими подельниками. Воевода подъехал к ним, — спокойствие, исходившее от этих закаленных в битвах ратников, обрадовало Шеина.
— Где довелось бить рыцарство? — спросил он у Мухина, почувствовав, что перед ним стоит бывалый воин.
— Во Пскове били самого Батория, — вытянулся перед воеводою Мухин.
— Ну, раз самого Батория били, то и Сигизмунду с Яном Потоцким вы покажете!..
Внезапно королевские силы полезли со всех сторон на приступ. По ближним оврагам и приднепровским лознякам теснилась отборная конница крылатых гусар, тащила к стенам лестницы пехота; ревели, раздирая медные глотки, орудия — сто семьдесят у осажденных и около двухсот в польском стане. Но ядра или не достигали вершины косогора, где стояла крепость, или безвредно падали к подножию ее высоких, твердых башен, воздвигнутых еще Годуновым. До обеда осажденные отбили четыре приступа, и тогда Ян Потоцкий велел подложить под ворота Копытенской башни петарду[51]. После десятого огненного удара ворота, сорванные с петель, повалились наземь, туда хлынула польская пехота. Василий, Фирька, Возницын и Степан Мухин стояли на бережении ворот — они приняли первый натиск. Фирька орудовал топором, бил по железным колпакам спешившихся крылатых гусар, двоих уложил одним ударом. Возницын кромсал выкованным в кузне палашом: разрывал петли доспехов, сшибал латы, вот он вздел рыцаря на палаш — тот пронзительно завизжал. И его предсмертный крик отдался ужасом среди наступавших. Мухин колол пикой с башни. Василий в прорванной кольчуге, сам поражаясь своей сноровке, орудовал копьем.
В минуту трудную, когда уже отбивались на последней потуге, неистового смоленского архиепископа Сергия услыхали вопль:
— Пособи, Господи, воинству нашему!
Ворота отстояли. Шеин, почернелый от порохового дыма, подъехал к защитникам башни.
— Закладывайте поскорей кирпичом ворота! — распорядился он. — Поставить на башню три орудия. Вы чего мешкаете? — прикрикнул на смолокуров. — Тяните наверх котлы. Живо! Что на Громовой? — обернулся к подъехавшему Горчакову.
— Человек сто жолнеров пробилось. Вышибли.
Подскакал нарочный от Белянинова.
— Господин воевода, кончился порох. — Нарочный швырнул к ногам воеводы кинутое коронными знамя.