— Усмири гордыню! Может, ты мне победы принес? Пошел прочь!
…Высшее боярство и духовенство уже целый час с хлебом и солью дожидалось знаменитого воеводу около городских ворот. Не ликовал лишь князь Федор Мстиславский. Первый боярин, главенствующий в Думе, Федор Иванович тайно надеялся, что на русском троне окажется литвин. Недаром Сигизмунд писал ему из-под Смоленска: «И о прежнем твоем к нам радении и приязни бояре сказывали: это у нас и у сына нашего в доброй памяти».
Ожидание затягивалось… Все так же гудели колокола. На тонком лице князя Мстиславского выступило выражение высокомерной спеси и злобы — его так долго заставляли ждать! Наконец из-за поворота вылетели всадники. Воевода Михайло Васильевич ехал на белом коне безо всякого убранства и без чепрака — в походном седле. Воевода был в доспехах, и вся фигура его являла могущественную воинственность.
Зависть окончательно завладела душой Дмитрия Шуйского… Вот он, народный любимец, спаситель Руси, о ком от края и до края идет неудержимая слава! Зависть!.. Подлый голос шептал ему: «Или он — или ты!..»
Народ в ликовании падал ниц, иные, доведя себя до восторженного безумия, ловили стремена, чтоб поцеловать его сапоги, иные тянули руки, чтобы дотронуться до него. Многотысячный гул сотрясал всю округу.
— Спаситель, слава тебе! — неслось над людским морем.
Михайло Васильевич с изумлением огляделся, затем ловко соскочил с коня. Бояре, топтавшиеся около ворот с хлебом-солью, двинулись к нему. Под гул толпы князь Мстиславский по старшинству протянул ему каравай и выговорил бесстрастно:
— Москва склоняется пред тобой, княже.
Дмитрий Шуйский, закусив губы, ненавидяще глядел на племянника. Дух вражды еще явственнее почувствовал Скопин, когда вошел в царский дворец. Холопье высокомерие проглядывало на сытых лицах дворцовой челяди, оберегающей свои прибыльные места изветами и доносами.
Царь Василий Иванович увидел Михайлу, и слезы сами собою побежали по его рыжим рябым щекам.
— Создатель услыхал мою молитву и помог тебе! Теперь ты мне как сын… — Шуйский запнулся и замолчал, а Скопин тихо проговорил:
— Я знаю, государь, о наговорах.
— Скажи… Ты ведь не замысливал супрочь меня, когда, скрыл о посланцах рязанца Ляпунова? Отчего ты не отправил их ко мне?
— Государь! На Руси смута. Не время казнить своих, когда под боком сидит Сигизмунд. Ныне у нас одна крепость, которая все держит, — это Смоленск. А долго ли продержится? Мне известно, что там болезни и мор. Король шведов — союзник ненадежный. Нешто, Василий Иванович, ныне то время, чтобы нам изнуряться во вражде?
— Что ж станем делать?
— Сперва надо добить до конца Рожинского и Зборовского, потом выгнать за пределы Московии Сигизмунда. Следует идти сейчас же на Иосифов монастырь, пошли туда воеводу Валуева и шведское войско полковника Горна. Затем я двинусь с основной ратью к Смоленску.
— До меня дошли известия, что Шеин хочет сдать город?
Скопин, не задумываясь, ответил:
— То подлые изветы переметчиков. Воевода Шеин будет драться, покуда хватит сил. Но на этом, государь, наши беды не кончились. Мутят казаки — Иван Заруцкий и другие атаманы. Их сабли дурные! Страшен и Салтыков. Продался с потрохами королю, будь он проклят!
— С Богом, Михайло! Делай как знаешь, а за почестями не станет: получишь лучшие вотчины, а потом… — Шуйский замолчал, не договорив.
«А потом ты хотел посулить царство, которое мне не в надобность», — договорил его посулу про себя Скопин. На душе у него было тягостно: пробыв два дня в Кремле, он почувствовал гнетущую тоску.
Проницательный генерал Делагарди по-дружески посоветовал ему:
— Тебе, князь, тут оставаться опасно. Против тебя плетется заговор. Будь осторожен — не доверяйся. Самое верное: идти к Смоленску и сразиться с Сигизмундом.
— Спасибо на добром слове. Про то я и сам ведаю. — Скопин взглянул на хитрого шведа.
«Такой же наш дружкарь, как и шляхтичи», — подумал невесело Скопин.
…Тетка Михайлы Скопина, жена царского брата Дмитрия Ивановича, княгиня Екатерина не спала теперь по ночам — падко бабье сердце на соблазн!.. Несчастный старик, царь Василий, досиживал последние дни на престоле, ибо княгиня Екатерина хорошо знала, как его ненавидела вся земля. На дороге у мужа Дмитрия стоял один враг (по-другому княгиня не могла думать), этот выскочка Скопин. Неслыханные почести, устроенные ему, совсем помутили рассудок Екатерины. Вечером, когда наконец-то окоченевшие звонари слезли с колоколен, княгиня Екатерина с насмешливостью спросила у мужа: