…Дмитрий Шуйский пировал в своем золототканом шатре. Делагарди, хитрый швед, тянул ароматный золотистый аликант и хвастался напропалую:
— Увидишь, как я приволоку тебе гетмана. Делагарди слов на ветер не бросает.
Дмитрий, тоже изрядно хмельной, поддакивал:
— Мы злого ляха посадим в клетку!
— Можно в клетку, а можно и на сук, — хохотнул швед, налегая также на икру и другие кушанья, которые всегда в обозе у царского брата были в изобилии. — Мы, шведы, любим хорошо кушать. Кто хорошо кушает — тот хороший солдат. Шведы — хорошие солдаты, шведы всех били, побьем и Жолкевского. — Делагарди грохнул о стол кубок, расплескивая вино.
Вошел воевода передового полка Василий Бутурлин. Мужественное, суровое лицо Бутурлина сделалось еще жестче, когда он увидел беспечное веселье военачальников. Царского брата он презирал.
— Не выслать ли охранение на Смоленскую дорогу?
— То нам не в надобность, — отмахнулся Шуйский, — кого ты, Бутурлин, напужался? У гетмана разве сила? Поддадим — полетят шматья.
— Нам гетмана бояться нечего, — заявил и Делагарди, скаля зубы, — садись лучше, воевода, за стол и выпей вина.
— Не пришлось бы нам кулаком утирать слезы! — жестко выговорил Бутурлин. Он покинул шатер, сильно обеспокоенный.
Гетман Жолкевский стоял на опушке леса, пропуская вперед конницу, — к ночной мгле она порядочно-таки растянулась. Светало. С запада по небосводу пробегали нежные розовые тени, невдалеке, за полем, проступали темными шапками соломенные крыши Клушина. Русские спали. Ветер доносил разнобоистую петушиную перекличку. Заруцкий на гнедом донце остановился рядом с гетманом.
Гетман приказал зажечь ближние деревушки, чтобы не дать русским засесть в них, а вслед за тем приказал громко затрубить в трубы и ударить в барабаны.
Войско Шуйского всполошилось, с криком бросилось к оружию. Пушкари кинулись к орудиям — зажигать фитили. Воевода долго не мог сесть на вздыбленного коня, а когда бросил в богатое седло холеное тело, увидел конницу гетмана вдали неширокого, ничем не защищенного поля. Тысяцкий крикнул:
— Надо ставить плетни — не то ляхи сомнут нашу пехоту!
— А то я не знаю сам. Тащи живо плетни. — Шуйский, трусовато оглядываясь, пришпорил коня.
Длинные щиты, как крылья ветряков, стали вытягиваться по полю, укрывая пехоту. Жолкевский нервничал: эти проклятые щиты не давали возможности маневра коннице.
— Делай бреши! — приказал гетман.
В нескольких местах опрокинули щитовую заграду, и в проходы двинулись, ощерясь пиками, отряды гусар.
Над полем сражения раздавался многоязыкий крик, заглушаемый частой пальбою русских пушек. Но ядра подымали фонтаны земли впустую, не задевая атакующую гетманскую конницу. Тяжелая гусарская конница, вломившись в проходы, стала теснить русскую пехоту.
Полк левой руки Андрея Голицына редел и таял, но все еще отчаянно сопротивлялись. Черный от грязи князь Андрей с обломком копья в руке осадил коня около Батурлина, тот, раненный в предплечье и в голову, сидел в повозке.
— Шуйский не подсобляет. Дело плохо, воевода. Я потерял половину полка. Мои воины отходят в лес.
— Ну, попадись ты мне! — крикнул с угрозой Бутурлин. — Где шведы и немцы?
— Делагарди, кажется, предал нас! Он снюхался с Жолкевским.
— Ты это знаешь верно? — не поверил своим ушам Бутурлин.
— У них в лагере галдеж! Свора!
Не дождавшись помощи от Дмитрия Шуйского, немцы и французы стали вступать в разговоры с неприятелем, просить свободного пропуска на родину из Московской земли. Угрозы и увещевания Делагарди не помогли, и он был вынужден скрыться.
— Хороши воинники! Неужто Делагарди предал? Он же маит приказ своего короля Карлуса!
— Дело ясно, воевода: союзников боле нету. Я увожу остаток полка в лес.
Полки бежали, бросив пушки и повозки.
…Делагарди и генерал Горн с верными шведами отступили в лес, но возвратились под Клушино, желая повлиять на исход боя. Шляхтич, посланный к шведским военачальникам Жолкевским с принуждением пристать к их сговору, ждал решения Делагарди.