— Достойный есть князь Василий Васильевич Голицын, — заметил Прокопий, прохаживаясь среди расступившихся дворян и стрелецких начальников.
— Голицын прямит королю и сыну его, — бросил кто-то, — он по рукам и ногам опутан шляхтой.
— Нам всем Бог судья, — сказал Прокопий, закрывая совет.
…Дела шли надо бы хуже, да некуда. Изолгавшийся царь Василий всем стал поперек горла. Его двуличие аукнулось погибелью всего святого, что берег и копил веками русский народ. Авраамий Палицын, знаменитый келарь Троицкого монастыря, муж зело глубокого ума, вещей прозорливости, горячо любящий землю Русскую, скорбел над бедами России.
Келарь Авраамий ходил по келье туда-сюда. Огонек лампады беспокойно метался. Через порог шагнул вернувшийся им посланный монах.
— Ну, что там? — спросил с нетерпением Палицын.
— Худо! Царь велел насильно брать из Троицкого монастыря драгоценности для уплаты иноземцам. Побрали все, до последнего платка, которым утирали слезы многострадальные сидельцы.
— Этим поступком царь Василий лишь умножит число врагов своих, их у него и без того было чересчур много. А коли сведут Шуйского — жди новых бед: продажные бояре кличут на престол Сигизмундова сына. На князя Мстиславского надежда невелика. Первый позовет Владислава. Знатен боярин, да не радеет за землю Русскую. Ах, Матерь Пречистая, святый Боже, что деется! — Старец схватился за голову.
…Семнадцатого июля 1610 года Захар Ляпунов получил из Рязани от брата Прокопия письмо, где говорилось: «Шуйского все клянут и ненавидят», без раздумья отправился в дом Ивана Никитича Салтыкова, подбив по дороге верных людей, князей Засекина, Хомутова, Тюфякина. Иван Никитич, заметно набравший в теле, вышел из внутренних покоев.
— Идем скидывать Шуйского! — поторопил хозяина Ляпунов. — Покуда гетманы не вошли в Кремль. А ежели промедлим, видит Бог, войдут. Чего ты раздумываешь?
— Горячишься ты, Захар. Молод еще. Погоди — оденусь. Дело нешуточное… А вдруг провалится? Во дворец сразу лезть зело опасно.
— Верно. Сперва идем к патриарху Ермогену, опередим царевых прихвостней. Не то они перехватают нас. Идти в Замоскворечье с толпою, дабы не дать выступить полкам.
Спустя немного времени двое здоровенных стрельцов поволокли за Серпуховские ворота патриарха. Гермоген упирался, кричал боярам:
— Алчные волки, Россию губите! Прокляну!
Верных Шуйскому бояр посадили под стражу.
Тут же, у Серпуховских ворот, собрали духовенство, земство и разный народ. Василий Голицын заговорил прямо с коня:
— Пускай во дворец идут бояре Воротынский с Шереметевым. Бить челом Василию: да оставит он царство! Ан нет — так сгоним силой…
Через час бояре воротились ни с чем. Шереметев озлобленно бросил:
— Сойти волею не хочет.
— А не хочет — так горе Шубнику! — крикнул угрожающе Захар. — Мы с ним побаим другим языком!
Заговорщики, предводительствуемые Захаром Ляпуновым, без промедленья двинулись в Кремль.
Хомутов с товарищами уже ждали их около Красного дворцового крыльца. Охранные стрельцы и рынды, сунувшиеся было отгонять толпу, попрятались. Шуйский на испуганный крик царицы, пристегнув к поясу нож, мешковато двинулся к лестнице. Лицо его сделалось под цвет серого камня, челюсть отвисла — он был жуток в эту минуту.
Рослый Захар угрожающе навис над царем, выговорил с угрозой:
— Положи посох царский! Долго ли еще за тебя кровь христианская будет литься? Сойди с царства! Не то — скинем!
Шуйский выхватил нож:
— Как смеешь мне это говорить?!
Хомутов стал пятиться к дверям… Шепнул:
— Уходим отсюда, пока целы!
Ляпунов, подрагивая ноздрями, хладнокровно придвинулся ближе:
— Не запужал, царь-батюшка! Возьмем за бока — запросишь чуру!
Салтыков добавил:
— Мы ведь тебя подобру просим.
Захар на крыльце ухватил за кафтан Салтыкова:
— Надо кончать дело, Иван! Объявим народу!
— А кто нас поддержит?
— Теперь назад хилиться поздно. А ну, живо на площадь, не то упустим время! — Ляпунов первым метнулся туда, понесся мимо монастырских ворот.
…На Красную площадь гуртом повалил посадский люд.
Ляпунов, Хомутов и Салтыков взошли на Лобное место. Сюда же меж раздвинувшихся людей поспешал старец-патриарх. Гермоген жег глазами зачинщиков: