— Господи, бывает же так! — качал головой отец. — Не забудешь!
Вот именно! Боль и обида за эти годы сгладились, зато вина выросла. Что было бы, прости она тогда Трофима?..
Вздохнув, Соня отмахнулась от навязчивых мыслей, которые преследовали ее все чаще. Ничего не вернешь и ничего не исправишь. Пашка вырос без отца, не видел его, не знает и не хочет знать. Отчасти в этом виновата она. Можно было бы приучить ребенка к мысли, что у него замечательный отец, лучший из всех. Только где он и с кем, этот замечательный отец?..
— Мам!
Соня снова высунулась в окно. Пашка успел переодеться в белую футболку и шорты.
— Чего тебе?
— Мам, я к ребятам.
— Хорошо.
Сын исчез в мгновение ока. Вот так и вырастет — не заметишь.
Сзади подошла мать, погладила по плечу:
— Чего пригорюнилась?
— Да вот Пашка растет, скоро совсем большим будет. И я стану не нужна.
— Трудно одной?
— Нормально.
— Мужик тебе нужен, — вдруг сказала мать, насмешив Соню. — Присмотрелась бы к своему Виталику-то?.. Не по сердцу он нам с отцом, но что делать-то?..
— Ты забыла, что я замужем?
Мать отмахнулась полотенцем:
— Да что ж это за брак? Ты здесь, он там, ребенок отца ни разу не видел. Разводиться нужно было. Чего на твоего отца нашло? Тем более говорят, что Трофим жениться снова надумал…
Соня об этом слышала от тети Вали, а той написал сам Трофим. Что же, никто ему жениться запрещать не станет. Она даст ему развод по первому желанию.
Мать выглянула в окно и кивнула:
— Ну вот, вспомнишь нечистого…
У калитки остановился темно-синий "Москвич", из которого вылез… нет, выпорхнул директор Дома культуры Виталий Всеволодович. Соня поморщилась. Жаль, спрятаться некуда. Лучше в подпол залезть картошку перебирать, чем общаться с ним лишний раз. И сколько уже говорила ему, чтобы не ходил к ней, не строил радужных планов — не понимает!
— Опять гербарий притащил! Пойду-ка я белье сниму…
Мать недолюбливала Виталия и всегда старалась уйти при его появлении.
— Екатерине Васильевне привет! — пропел он, столкнувшись с ней на крыльце.
— И вам того же, Виталий Всеволодович, — сдержанно ответила мать.
— А Сонечка дома?
— Дома. Куда же ей податься в выходной?..
Мать ушла снимать чистое белье, а Виталий постучал в дверь. Соня нехотя открыла.
— Привет! — он протянул розу, которую считал верхом изящества.
— Спасибо.
Соня взяла цветок и поставила в банку с водой. Гербарий…
— Ты сегодня чудесно выглядишь! — Виталий потянулся к ее щеке, но Соня отстранилась.
— Спасибо, ты галантен, как всегда.
— И как всегда, приглашаю тебя пройтись.
Отказаться и послать его? Но дома тоже надоело торчать…
— Только переоденусь.
— Жду!
Соня распахнула шкаф и минут пять торчала перед ним в раздумье. Что надеть и для какого случая, для простой прогулки или для многообещающей? Виталий давно предлагал ей сойтись, но штамп в паспорте служил прекрасной защитой от посягательств на свободу. На сегодня она обойдется обычным платьем.
С вешалки Соня сняла длинное свободное платье с россыпью мелких цветов. Надела, покрутилась перед зеркалом, подвязала волосы лентой — сойдет. Из косметики хватило блеска на губы. Как одолжение для Виталия — каблуки.
Соня вышла на крыльцо и попала в объятия Виталия.
— Вот это да! Ты очень красивая, — он прикоснулся губами к ее щеке.
Когда-то она слышала эти слова из уст другого человека и верила…
Соседки давно обратили внимание на их совместные прогулки, приписывая то, чего не было. Соню мало заботили слухи. Просто удивляло, как соседкам хватало двадцать четыре часа, чтобы обсудить множество сплетен?
— Глянь-ка, опять гулять пошли, — неслось в спину.
— Трепачки! Виталий, поехали уже быстрее. Надоели они мне. Так и лезут через забор! Какая уж тут личная жизнь? Они знают про меня лучше, чем я!
Виталий рассмеялся. Смех у него был высокий, звонкий.
Они приехали на берег реки. Хорошо, не на то место, где они гуляли с Трофимом.
Оставив машину наверху, они спустились по тропинке на берег. Соня скинула босоножки и ходила по воде. Виталий расположился на траве, не сводя плотоядного взгляда. Иногда ей это нравилось, чаще надоедало.
— Виталий, не стоит пожирать меня глазами. Я невкусная, старая и холодная.
Он пригладил растрепавшиеся волосы и заметил:
— Про старость — ерунда. Что касается холодности, я горячий — разожгу!