Трофим ждал, что Сонин отец заговорит о Пашке — сам бы он не решился.
— Наверное, большой уже?
— Так время идет…
Из дома вышла тетя Катя, вынесла им графинчик водки, нарезанный толстыми ломтями домашний хлеб, квашеную капусту и соленые огурцы, нарезала колбасу. В большой глиняной миске дымилась вареная картошка, от свежей зелени шел непередаваемый аромат.
— За возвращение… или за прощание? — Владимир Кузьмич разлил водку и ждал ответа от Трофима.
— За первое, дядя Володя. Я вернулся. Насовсем.
Тот переглянулся со всхлипнувшей женой:
— Вот и ладно! Давай, зятек, по первой. У себя, небось, отвык от такого застолья. А мы по-простому…
После первой стопки стало жарко. Трофим снял пиджак, расстегнул рубашку и закатал рукава. Сонин отец прицокнул языком, оценив крепость его рук:
— Дрова рубишь для тренировки?
— Фитнес, дядя Володя. Иногда отдыхаю… Времени не так много.
— Да уж… Выбился ты в люди. А Сонька так в фельдшерах и бегает. Говорит, ей нормально… Но ее уважают, специально ходят. Трудно ей, а она, упрямая, все равно делает. Здесь только упрямство и помогает, а в семейной жизни только мешает. Оба вы хороши… Натворили дел, до сих пор не расхлебаете. Не сердишься за прямоту-то?
Трофим достал сигареты, предложил Владимиру Кузьмичу, но тетя Катя заругалась:
— Старый, руки-то не тяни! Врач запретил тебе курить. И пить, конечно, не стоило бы… Трош, у него сердце шалит.
— Я сам себе врач! — заявил дядя Володя и взял сигарету под смех Трофима: — Эти две женщины невыносимы. Спасибо внук… твой сын… меня понимает.
Трофим то и дело поглядывал на дорожку, ожидая Соню или Павлика. От нетерпения курил уже третью сигарету. Потом не выдержал и спросил:
— А Павлик где?
— На пасеку они с друзьями уехали. Я там для мальчишек что-то вроде лагеря придумал… Пусть растут мужичками!
Трофим сожалеюще вздохнул. Значит, сына он пока не увидит.
— Как, по второй, зятек?
Он согласно кивнул и на вторую, и на третью стопку.
— Ой, вас уже развезло! — тетя Катя отодвинула почти пустой графинчик и присела к столу: — Отец, ты бы спать шел!
— Мать, дай с зятем поговорить! Мне еще о многом спросить надо.
— Да оставь ты человека! С дороги ведь, отдохнуть надо. Трош, ты не слушай его! И закусывайте побольше, закусывайте!..
В голове приятно шумело, на душе разливался покой, от которого он успел отвыкнуть. Пахло яблоками, цветами, домашним хлебом. Он едва не потерял все это!
— Вот у меня к тебе вопрос, Трофим.
— Давайте, дядя Володя.
— Оно на самом деле городские девки лучше наших?
Вопрос с подвохом. Дядя Володя любил, чтобы издали, а потом как обухом по голове.
— Вы сразу, Владимир Кузьмич, скажите, что собирались.
— Олух ты царя небесного, если коротко.
Трофим усмехнулся — коротко и понятно.
— А если в развернутом виде?
— В развернутом одним графином не отделаешься. Не заслужила Сонька, чтобы с ней так… Девчонка совсем была, а ты обломал, тяжело пришлось. А с Пашкой и совсем едва сдюжила. Вон, легка на помине…
Трофим и сам заметил, как возле дома остановилась машина и из нее вышла Соня. По-прежнему легкая, хрупкая, красивая, словно и не было прошедших лет. Не был он готов к этому, вот и застыл истуканом. Сигарета обожгла пальцы, упала искоркой на землю. В груди что-то кольнуло, должно быть, не выдержавшая совесть.
Соня его не видела — разговаривала с вылезшим вслед за ней блондином. И разговор был не из служебных: блондин обхватил ее за талию, притянул к себе. На ее щеках зарделся румянец, который должен был принадлежать только ему, Трофиму! Розовые лучи заходящего солнца высветили пряди волос, разлились по ее плечам и груди.
Трофим невольно подался вперед.
— Кто это?..
Владимир Кузьмич вздохнул:
— Тут у нас хоть и не город, но тоже подарки жизни попадаются. Упрямый. Каждый день розу ей приносит. Засушивать пора. Мать тоже, вон, ругается.
— А Соня?..
— Что — Соня?.. Она не железная! Ты-то, вот, тоже едва ли евнухом был все эти годы. Жениться снова хочешь…
— Уже передумал!
Дядя Володя перевел на него понимающий взгляд:
— Резво. Ну все, теперь держись…
Трофим наблюдал, как блондин отцепился от Сони, подошел к стоящей у забора иномарке и что-то спросил. Соня пожала плечами. Сколько они еще будут любезничать?! Насколько он терпелив, наблюдать это и не вмешиваться? Сто раз скажи себе, что у него нет на это прав… Хотя нет, есть все права — он по-прежнему ее муж!