Клим взял в центре отпуск, и потому я старалась проводить там как можно больше времени. Алиса гостила у моей мамы. И потому я не спешила домой, потому как хотела дать ему возможность побыть одному. В те дни он был особенно отчужденным, замкнутым. И я понимала, что ему нужно время. Я вернулась довольно поздно, в квартире стояла кромешная темнота и тишина. Я подумала, что и Клим куда-то уехал. Но я зашла в спальню и включила свет. Сначала я ничего не поняла: Клим сидел на полу возле кровати с прижатыми к груди коленями и, медленно покачивался. Ни свет, ни моё присутствие никак на нём не отразилось, и он продолжал сидеть, покачиваться и смотреть пустым взглядом в пол. И только, когда я подошла ближе, и присела на корточки, а затем спросила, что с ним — я всё поняла. Это понимание, причинило мне, наверное, самую невыносимую боль, которая только существовала, но я заблуждалась. Я узнаю, что такое настоящая боль, которая ломает кости, и выкручивает все внутренности — где-то через год.
Я оставила его в комнате, потому как он просто не видел и, не слышал меня. Я понимала, что нужно действовать. Но предпринять меры, значило бы окончательно удостовериться в том, что тот страх с которым он жил долгие годы — осуществился. Но он нуждался в незамедлительной помощи. Первым делом я позвонила Артёму, надо бы в скорую. Но в чрезвычайных ситуациях я всегда сначала звонила Климу, а если он занят — Артёму, а затем набирала нужные службы. Да, вот такая, я оказалась трусиха и слабачка. Он ничего не понял, потому как я просто рыдала в трубку, и двух слов связать не могла. Но этого было достаточно, потому как через десять минут — он перепуганный стоял на моём пороге. Затем Артём принялся звонить в скорую, и параллельно успокаивать меня. После всех осмотров и анализов — главный страх Клима подтвердился. Ему поставили такой же диагноз, который был у его матери. Ему было почти двадцать девять. После разговора с врачом, я подумала о том, словно его мама после своей смерти передала это бремя ему. Будто её болезнь после того, как её не стало — перешла на него. Сомнительные мысли, но в то время я едва могла здраво рассуждать.
И, после этого происшествия — наша жизнь погрузилась в непроглядный мрак. Когда Клим пришел в себя после эпизода, он добровольно остался на лечение в клинике. Мы почти не виделись, потому как он не хотел. Он запрещал персоналу впускать меня к нему. И меня это задевало, но я всячески пыталась понять его и, не таить в себе обиду. Потому как ему приходится намного сложней, чем мне. Мне только и оставалось жить ожиданиями и надеждами на то, что скоро ему станет лучше, и всё наладится, и отвечать на каждодневные вопросы Алисы о том, где же папа. Она тяжело переживала разлуку с ним, не раз рыдая, просила дать позвонить ему, но я врала о том, что папа в командировке, потому как открывает филиал детского центра в другом городе и, он очень занят. Но скрыть правду от десятилетней девочке было сложней, чем я думала. Она подслушивала мои разговоры, когда я думала что она спит. И однажды спросила:
— Мама, папа заболел? И лежит в больнице?
Я отставила кружку с чаем и потянула к ней руки. Усадив дочку на колени я грузно выдохнула, понимая, что я больше не могу её обманывать.
— Да, малышка. Папа заболел. И ему нужно какое-то время побыть в больнице, чтобы ему стало легче.
— Чтобы вылечиться?
Я горестно покачала головой, и смахнула выступившие слезы.
— Нет, Алис. У папы такая болезнь, которая не лечится. Но если вовремя пить таблетки — он будет себя хорошо чувствовать.
— Он умрет? — спросила она с жутким страхом в глазах, от чего моё дыхание сорвалось.
— Нет… — прошептала я. — Он не умрет. Он всегда будет с нами. — надеялась я, потому как помнила его слова сказанные почти шесть лет назад.
Он вернулся домой через месяц. Передо мной стоял совершенно другой человек. Я смотрела на него не моргая и, не узнавала. Сломленный, похудевший, хмурый, с безжизненным взглядом он смотрел на меня в ответ, а я и слова не могла произнести.
— Я рад, что у нас никогда не будет своих детей. — первое, что сказал он мне, а я лишь сглотнула слезы и попыталась выглядеть максимально уверенно. Но он видел, как мне плохо, как тяжело. Как больно видеть его таким. И это убивало его ещё сильней.