Выбрать главу

– Приветствую тебя, Руф. Что заставило тебя в такое пекло, забыв о своем здоровье, почтить своим посещением дом бедного торговца?

– Ну-ну-ну! – захихикал Руф. – Кто осмелится назвать бедным торговца Мерулу? Кто в Кесарии не знает, как смело и ловко умеет он вести дела? Не иначе, как сам Меркурий благоволит ему.

И, не убирая с лица гнусную улыбочку, Руф продолжал:

– Я слышал, что крылатоногий бог послал Меруле славную подружку, которая привлекает в этот дом, – тут Руф обвел рукой цветущий перистиль, – влиятельных людей. Это ты хорошо придумал, Мерула, – украшать свои трапезы музыкой и танцами, делать из пира завлекательное зрелище. К тому же, твоя плясунья – иудеянка, и это тоже очень хорошо. Пусть жители Кесарии видят, как дочь этого беспокойного народа пляшет перед почтенными римлянами и угождает им. Я слышал, что твой патрон, Кезон Сестий, благоволит иудеянке-плясунье.

Мерула кивнул и продолжал внимательно вслушиваться в слова Руфа, уже совершенно уверенный в том, что визит рыжего коротышки добром не окончится. А рыжий все говорил:

– Н-да-а-а… Слышал я также, что достопочтенный Кезон Сестий сумел занять хорошую должность здесь, в резиденции римского префекта. («Все-то тебе известно, проныра», – раздраженно подумал Мерула и, криво улыбнувшись, кивнул собеседнику). – Он старается налаживатьсвязи с важными, уважаемыми иудеями. Иначе нельзя, просто невозможно мирно жить и вести дела в этой провинции. Будем надеяться, что ничто и никто (тут Руф как-то особенно выразительно произнес последнее слово) не помешает римскому патрицию занимать достойное место среди кесарийских сановников.

«О чем это он?», – с тайным испугом подумал Мерула, глядя в лицо Руфу, а вслух произнес:

– Я рад, что сумел доставить удовольствие своему патрону, и уверен, что смогу уберечь его от любых неловкостей и неприятностей в чужой стране.

– Конечно, – протянул Руф с явной насмешкой, – конечно! Благоволение патрона всегда на пользу вольноотпущеннику, – на этом слове коротышка ухмыльнулся до того глумливо, что Мерула невольно сжал кулаки. Но тут непрошенный гость с фальшивой любезностью попрощался с хозяином и, тихо ступая, пошел к выходу. Даже со спины было видно, как он рад, что сумел безвозвратно испортить полуденный отдых заносчивому вольноотпущеннику и поселить в нем беспокойство. Хозяин проводил его глазами, потом вновь прилег на ложе, и принялся в уме прокручивать слова Руфа.

Солнце завершало свой дневной путь по небосводу, день остывал, тени удлинялись. Мерула вслушивался в воркотню фонтанчика, пытаясь успокоиться, но это ему никак не удавалось. Тревожные мысли, будто разбуженные осы, роились в его голове. «Похоже, что проклятому коротышке что-то известно о моей Селене. Но что?», – томился он от неясных дурных предчувствий. Потом он вспомнил сегодняшнее столкновение с богатым иудеем, так напугавшее Селену, и расстроился еще больше. Отчего один вид танцовщицы вызвал у иудея такую ярость?Стало быть, Селена, или как там ее зовут по-настоящему, не просто сбежала из Иерусалима, а совершила какой-то серьезный проступок.«Но что такого могла совершить эта нежная и хрупкая девочка? – думал он со все возрастающим беспокойством. – И почему мне все время кажется, что я ее где-то уже видел?». Он даже сжал руками виски, чтобы помочь своей памяти, и вдруг вскочил, будто укушенный змеей.

* * *

Года полтора назад он довольно долгое время провел в Иерусалиме. Мерула терпеть не мог этот сумасшедший город, но что поделаешь – его привели туда их с патроном общие дела. Город бурлил в преддверии какого-то большого иудейского праздника, название которого Мерула не знал и не желал знать. Для него, вольноотпущенника Мерулы, главным было то, что его патрон Кезон Сестий по распоряжению самого Понтия Пилата направляется в Иерусалим на этот праздник, чтобы от лица римской администрации выказать уважение иудеям и предотвратить возможные беспорядки. А то, что во всякий большой иудейский праздник в город приходило великое множество народа со всей Иудеи и обстановка становилась весьма беспокойной, римляне знали очень хорошо.

Мерула выехал в Иерусалим заранее, чтобы подготовить своему патрону и его друзьям палаты в претории, а заодно провести кое-какие переговоры с дружелюбными к властям иудеями.

Уже на второй день своего пребывания он почувствовал смертельную усталость: иудеи везде, где только можно было, понаставили каких-то шалашей и палаток, разноголосая толпа сновала по узким улочкам с факелами, в ушах гудело от восторженных и ликующих возгласов. Но хуже всего было то, что Мерула постоянно чувствовал на себе ненавистные взгляды. Иудеи, живущие в Кесарии, были совсем другими – спокойными и благожелательно настроенными, многие из них искали покровительства и дружбы чиновников метрополии. Но здесь в спину римлянина непрестанно летели оскорбительные насмешки. Все это чрезвычайно раздражало Мерулу, и он считал дни от отъезда обратно в полюбившуюся ему Кесарию.