Молодой человек перестал плакать, некоторое время молчал, потом вскинул голову:
– Вы зачем?.. – выдохнул он в лицо Меруле, – зачем убили ее? Перед вами-то чем она провинилась?
Даже в неверном, мерцающем свете масляного светильника Мерула смог разглядеть ненависть, блеснувшую в глазах молодого человека, и резкий рывок его руки.
«Уж не нож ли он прячет под плащом?» – подумал Мерула. Он вспомнил устрашающие рассказы о сикариях, охотящихся на римлян, но почему-то нисколько не испугался и произнес:
– Успокойся, юнец, и выслушай меня. Поверь мне, я не убивал ее. Скажу больше – для меня ее смерть так же неожиданна и… горька, как и для тебя. – Последнее слово будто само слетело у Мерулы с языка, и, обронив его, он, наконец, сам себе откровенно признался, как тоскует по маленькой плясунье. – Ее убил другой человек, но и он сделал это не по своей воле. Ему приказали. А приказ этот отдал почтенный торговец, всеми уважаемый Амирам. Может быть, ты его знаешь?
Юноша тихонько вскрикнул и закрыл лицо руками. Повисло молчание. «Что это с ним? – удивлялся Мерула. – Отчего он так испугался, услышав про Амирама?» А молодой человек вдруг покачнулся, будто у него подкосились ноги, и упал бы, если бы Мерула не подхватил его под локоть и не усадил на деревянный табурет, стоявший в углу вестибула. Потом взял глиняную плошку, наполнил ее водой и протянул собеседнику:
– Возьми, иудей, выпей воды и приди в себя. Будь мужчиной. Ты еще молод и полон сил.
Юнец отпил воды, глубоко вздохнул и поднял глаза на Мерулу.
– Спасибо тебе, Мерула. Амирам – близкий родственник моего отца, их деды – родные братья. Я уговорил его взять меня в Кесарию якобы для того, чтобы вникнуть в тонкости торговли зерном, которые он так успешно здесь ведет, но на самом деле торговое дело для меня совсем чужое. Я надеялся здесь разыскать мою Ревекку. После того, как год назад она сбежала из Йерушалаима, где чуть не погибла, я старался выспросить о ней пастухов, пасущих стада в города, странников, идущих в Храм совершить жертвоприношение Господу. Поверь, я делал это очень осторожно, чтобы не проведали мои родные, а тем более – моя новая жена Рахэль. Она осталась в Йерушалаиме, ждет нашего первенца, а я… негодный муж, надеюсь разыскать здесь ее соперницу. Вернее сказать, надеялся. Но вот надежды больше нет, и Рахэли не о чем волноваться. Ревекка, Ревекка, единственная любовь моя!..
И мальчик опять начал всхлипывать.
– Если ты так ее любил, – резко спросил Мерула, чувствуя, как опять нарастает в нем раздражение против этого плаксы, – почему отпустил? Почему она сбежала? Может быть, ты ее обижал? Или не защитил ее от своих родных? Почему она однажды сказала: «Они все ненавидят меня»? Надо уметь беречь свое счастье! – покровительственным тоном выговорил юноше Мерула, но тут же сам себя спросил: «А ты-то сумел сберечь выпавшее тебе счастье?»
Гость перестал всхлипывать, поднял голову, и глаза его влажно блеснули.
– Меня зовут Накдимон Бен-Рэувен, я – сын почтенных родителей. Мой отец – уважаемый человек, прушим, знаток Закона. Он учит людей в собраниях, толкует Слово Божие, его слушают.
«О чем он говорит? Какие собрания, какой закон? – недоумевал Мерула. – По-видимому, его отец – жрец их иудейского бога» – наконец, объяснил он сам себе непонятные слова гостя. Но переспрашивать и уточнять он не стал – чужие верования его не интересовали. Главное, он понял, что Накдимон сейчас расскажет ему подробности жизни погибшей танцовщицы, и хотел поскорей их услышать. Он тоже уселся на маленький табурет и внимательно уставился в лицо гостя.
– Моя мать Йохананна – говорил Накдимон, – благочестивейшая из женщин, она не доступна никакому искушению и греху. При ней никто не смеет слишком громко смеяться или вести пустые, легкомысленные разговоры. Нечестивицы не решаются даже поднять глаза в ее присутствии. За благочестие и праведность Господь благословил моих родителей богатством, многодетностью, тучностью стад, – и гость, с важностью произнеся все это, вдруг замолчал и потупился.
«Ну что ж, это хорошо, – одобрительно думал Мерула, – видно, их бог, также как бессмертные олимпийцы, благословляет крепость брачных уз».
А молодой иудей вновь поднял голову и заговорил отрывисто и взволнованно:
– Да… Она была права – они не любили ее. С самого начала они ее невзлюбили, а уж потом… после того, что случилось… вовсе ее возненавидели. Бедная моя… А я… ничем ей не помог… А что я мог сделать?..