Пришли, как положено по закону, трое судей для осуществления малого суда. Перед ними выступили несколько человек – тех самых, которым отец заплатил, и они засвидетельствовали преступление Ревекки. Вышел перед судьями и мой отец. От слова до слова помню его речь. «Почтенные жители великого города! – сказал он. – Взгляните на эту блудную девку, что сейчас, жалкая, как побитая собака, стоит перед вами. Обманом и бесстыдными повадками околдовала она сердце моего сына! Как подлая змея, вползла в наше семейство и принесла нам позор и горе. Теперь взгляните на нас – на меня, поруганного отца семейства, на моего сына – опозоренного и обманутого этой нечестивицей. И будьте справедливы в вашем суде! Да не будет он излишне суровым! Но будем помнить, что от одной паршивой овцы может заболеть все стадо и от одной нечистоты зараза может перекинуться во все домы. Пусть же все свершится по слову Моше и по закону Божию».
Дело было ясное, суд свершили скоро и приговор вынесли незамедлительно: Ревекку, дочь Рут, жену Накдимона из дома Рэувена признать виновной в смертном грехе прелюбодеяния и наказать ее через побивание камнями. Исполнить же приговор надлежало немедленно, и муж виновной, Накдимон, чтобы смыть с себя позор, должен участвовать в наказании.
– Постой-ка, – вдруг прервал Накдимона Мерула, – как же так вы ей вынесли смертный приговор? Иудеи не могут кого-то казнить. Только римская власть, ведомая мудростью божественного цезаря и опираясь на закон и право, может выносить смертные приговоры и осуществлять смертную казнь. А вы совершили произвол!
Собеседник слегка усмехнулся.
– Ты, безусловно, прав, римлянин. Иудеям запрещено предавать кого-либо казни. Но знаешь ли ты, что такое побивание камнями? Преступника, скажем, мелкого воришку, шарлатана, выдающего себя за пророка, или же неверных супругов выводят за стены города в безлюдное место и бросают в такого человека камни. Или сталкивают с обрыва на каменистое дно оврага и кидают камни сверху. Разве это казнь? Ну, получилось так, что чей-то камень попал в сердце или разбил голову – так это несчастный случай, возможно, чей-то злой умысел. Будет ли римский прокуратор обращать внимание на такие мелочи? Не будет, Мерула, ты и сам это знаешь!
Мерула понимающе кивнул и нетерпеливо спросил:
– И что же было дальше? Ей вынесли приговор и…
– Ревекку подхватили с двух сторон за локти и повели. В первый миг меня удивило, что мы не пошли сразу к городским воротам, чтобы выйти из города и осуществить приговор суда, а зачем-то потащили Ревекку через Нижний город к лестнице, соединяющей его с Верхним. У себя за спиной я слышал, как они перешептываются. До меня донеслись чьи-то слова: «Он сейчас там. Пойдем к нему, посмотрим, что скажет». И кто-то, кажется, мой отец, ответил: «Вот и поймаем его на слове. Велит ее отпустить, – значит, он – вероотступник, попирающий Закон. А скажет – наказать, значит, он попросту лжец и мошенник, и никакого нового учения не имеет». И мне послышалось, как говорившие это захихикали. Я было оглянулся, пытаясь прочесть на их лицах какое-то объяснение, но, конечно, ничего не понял. Лица у всех были суровы и непроницаемы – ни тени жалости, ни искры сочувствия. А спрашивать что-либо у меня не было сил. За нашими спинами я увидел сгорбленную фигуру с серыми волосами – это несчастная Рут, посыпав в отчаянии голову пеплом, тащилась за нами в безумной надежде спасти свое дитя. Ее пытались прогнать – не женское дело быть свидетельницей наказания. Она отбегала, отставала, но продолжала ползти за нашей процессией…
Рут и сейчас живет у Навозных ворот. Но теперь ее невозможно узнать – после того, что случилось с ее дочерью, разум ее помутился. Я как-то раз попытался к ней зайти – тайно, чтоб никто из моих не увидел. Хотел спросить у нее, не знает ли она, где Ревекка, может быть, дочь как-нибудь известила свою мать. Я пришел и ужаснулся тому, что увидел – их домик был полуразрушен, все стены – в трещинах, во дворе – нечистоты. Из покосившейся двери ко мне вышла страшная, косматая старуха с серым лицом и безумным взглядом. Я с трудом узнал в ней Рут. Ведь еще год назад это была статная, миловидная женщина, всегда, несмотря на бедность, опрятно, чисто одетая. Сердце мое сжалось при виде ее отчаяния, я не стал ничего спрашивать и хотел, было, дать ей денег, чтобы она купила себе хотя бы хлеба. Но Рут швырнула монеты на землю и стала злобно плеваться в мою сторону. Узнала ли она меня, своего зятя? Винит ли она меня в том, что произошло? Не знаю. Кое-кто рассказывает, что раз за разом она выползает из своей жалкой конуры, выходит за городские ворота, подолгу стоит на дороге и смотрит вдаль, будто ждет кого-то…