Накдимон замолчал, и Мерула не торопил его. Оба сидели в глубокой задумчивости. Потом Мерула все же спросил:
– Ну а потом? Потом что было?
– Потом? – как-то рассеянно переспросил гость. – Прошел Песах, протекло еще месяца три, и я дал свое согласие жениться вновь.Мою новую жену зовут Рахэль, она красива и благочестива. И вот уже она носит во чреве наше дитя, и наши родители счастливы и благодарят Бога за Его милость. Все хорошо… – Он немного помолчал, и вдруг оживился:
– А тот человек… наш спаситель… говорят, Мерула, что он воскрес!.. Его видели после смерти и похорон. («Да не может этого быть!», – чуть было не вскрикнул Мерула, но прикусил язык – не хотелось огорчать молодого человека и спорить с ним). Говорят даже, что это был не просто человек! Да-да, верь мне, римлянин! Он был необыкновенный!.. Он велел любить!.. Он велел прощать!.. Любить, даже если это очень трудно, прощать, даже если это кажется невозможным…
«О боги! И этот говорит о каком-то воскресшем человеке! – почти в испуге думал Мерула. Ему хотелось крикнуть: «Да не бывает такого, чтобы умерший воскрес». Но тут он вспомнил слова Руфа, и неожиданно для самого себя подумал: «А вдруг это правда? Чего только не случается на этой странной земле?» Он даже замотал головой, чтобы выбросить из нее эти нелепые мысли. А Накдимон тем временем говорил что-то совсем уж непонятное:
– Многие люди исповедуют его учение, и таких становится все больше, хотя их гонят, преследуют. Они помогают бедным, больным, оступившимся, презираемым. Если бы моя Ревекка была еще тут!.. Я бы попросил ее пойти к ним, может быть, они бы ей помогли найти свою дорогу в жизни. Бедная моя жена…
– Твоя Ревекка очень хорошо тут жила, – с некоторой обидой произнес Мерула. – У нее было все – еда, кров, наряды, украшения. Бессмертные боги одарили ее прекрасным умением танцевать и восхищать многих своим искусством.
Накдимон вздохнул. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит», – пробормотал он слова, которых Мерула не понял.
Тем временем ночная тьма рассеялась, в вестибуле стало светлее, и Мерула уже мог хорошо видеть печальное лицо своего гостя.
– Однако ночь кончается, – забеспокоился тот. – Мне надо поспешить обратно, в дом Амирама. Пожалуйста, римлянин, не говори никому, что я был здесь. А то мне не избежать беды. Только об одном прошу тебя – если ты найдешь ее могилку, принеси ей полевые лилии, она их очень любила. И скажи ей, что Накдимон, ее негодный и трусливый муж, просит у нее прощения.
Мерула кивнул. Он не стал говорить молодому человеку, что не знает и никогда не узнает, где упокоилась их прекрасная и беспутная возлюбленная. А Накдимон еще раз грустно взглянул ему в лицо, и, ссутулившись под тяжестью своего горя, вышел из ворот.
Мерула прошел во внутренний дворик и присел на край фонтанчика. Он любил журчание это тихой мирной струйки, и всегда присаживался здесь, когда ему надо было что-то обдумать, справиться с беспокойством и сумбуром в мыслях. А сейчас в его голове творился такой сумбур, что голова Мерулы готова была вот-вот лопнуть. Он вспоминал то подробности рассказа Накдимона, то страшную процессию, ведущую Ревекку на смерть по улицам этого вечно беспокойного города. «Да кто он, этот человек, о котором они все говорят?» – думал он в некотором раздражении. Сколько себя помнил Мерула, его мысли всегда вертелись вокруг практичных и понятных дел: сначала – как угодить хозяину, чтобы заслужить похвалу и избежать плетки, потом, когда вырос – как накопить денег на освобождение. После того, как свобода была приобретена дорогой ценой, мысли вольноотпущенника завертелись вокруг полезных связей и выгодных сделок, а главной его мечтой стало завоевание прочного, достойного места под беспощадным солнцем Рима.
Никогда он ни в ком не нуждался, не знал ничьей любви и сам никого не любил. И вдруг откуда-то к нему явилась, будто соткалась из воздуха этой загадочной страны, бесшабашная девчонка-плясунья с огромными печальными глазами, а с нею, словно схоронясь в ее котомке, донеслась до него весть о непонятном человеке, казненном в прошлом году перед этим их праздником Песах. Год назад Мерула краем уха слышал о том, что префект приговорил к распятию каких-то разбойников, но не обратил никакого внимания на эти россказни – это его совершенно не интересовало и не волновало. Казалось бы, какое ему, Меруле, верящему только в свою удачу и не надеющемуся ни на каких богов, дело до этих безумных иудеев с их Храмом, единым Богом, пророками и проблемами? Отчего он, римский вольноотпущенник, удачливый и дерзкий торговец, сидит и размышляет о каком-то иудее, распятом по приказу всесильного префекта? И отчего такая тяжесть наваливается на сердце, едва он вспомнит черные глаза с плещущейся в них тоской, изгибы юного тела, сплетенье нежных рук и негромкий голосок с волнующей хрипотцой?