Мерула уселся на скамью и вдруг рядом с патроном заметил того самого иудея в расшитом тюрбане, который перед входом на ипподром что-то недовольно ему кричал. Сейчас иудей беседовал о чем-то с Кезоном, тюрбан его величаво колыхался вслед его словам, и было очевидно, что эти двое давно и хорошо знакомы. Вдруг, прервав беседу, иудей оглянулся на Мерулу и пристально посмотрел ему в глаза, при этом неодобрительно покачивая головой. Мерула призадумался. Если иудей ладит с римской администрацией в Кесарии, имеет значительные связи, то нехорошо возбуждать его неудовольствие. Чем ему могла не понравиться Селена? «Наверное, – в некоторой тревоге размышлял Мерула, – слух о ней разнесся по городу, многие о ней слышали. Вот этот важный старики сердится, что женщина их племени услаждает нас, как они говорят – нечестивцев, танцами и ласками. Надо обязательно все разузнать получше – как бы она не повредила моим делам, вместо того, чтобы способствовать им».
Он оглянулся и посмотрел наверх, на ярус, где сидели женщины, пытаясь глазами отыскать Селену, но не нашел ее среди десятков разряженных, оживленно переговаривающихся женщин. «Ладно, поговорю с ней позже, после состязаний, допрошу, как следует», – решил он.
Тем временем начались состязания, и Мерула вмиг забыл о своих опасениях. Вздымая пыль, бешено неслись колесницы, неистово ржали кони, возницы яростно нахлестывали их взмыленные крупы, кто-то, не удержавшись, падал с колесницы под тяжелые копыта, кого-то на носилках бегом выносили с ипподрома служители. Две колесницы зацепились друг за друга осями, возницы остервенело хлестали друг друга и лошадей, толпа улюлюкала и ревела во всю мочь своей многотысячной глотки. Людские вопли и конское ржанье сливались в один немолчный стон, и Мерула с восторгом чувствовал, как его захлестывает и несет за собой безумие азарта. Он вскакивал, орал, размахивал руками и клялся себе, что непременно обзаведется упряжкой и колесницей, чего бы это ему не стоило.
Время состязаний пролетело незаметно, победители были вознаграждены, проигравшие освистаны, и зрители стали расходиться. Мерула вышел с ипподрома и встал неподалеку от выхода, ожидая Селену. Разгоряченные солнцем и азартом люди проходили мимо, толкались, шумно спорили, встречали своих женщин, некоторые дружески кивали Меруле, но Селена почему-то задерживалась. Постепенно толпа поредела, вот уже вышли продавцы воды, вот уже затихли крики служителей, убирающих ипподром, а Мерула все также одиноко стоял на солнцепеке.
Наконец появилась и Селена, и что-то в ней неприятно поразило Мерулу. В ней не осталось и следа от утренней веселости и оживленности – она выглядела, как маленькая, взъерошенная птичка. Теперь она старалась закрыть лицо покрывалом и оглядывалась по сторонам, будто опасалась встретиться с кем-то. Мерула тут же вспомнил свои тревоги и опасения и хотел было спросить, в чем дело, но тут послышался чей–то гортанный крик. Перед ним возник тот самый важный и суровый иудей, и глаза его сверкали от ненависти. Низкорослый слуга испуганно выглядывал из-за его плеча. Иудей что-то резко и хрипло сказал Меруле на арамейском, указывая на его спутницу. Мерула не понял, оглянулся на нее и увидел, что она вся сжалась, в лице не стало ни кровинки, а глаза округлились от страха. Она смотрела на незнакомца, не в силах издать ни звука, а иудей кричал ей какие-то ненавистные слова, будто хлестал плетью, наконец, плюнул в ее сторону, и двинулся прямо на Мерулу с явной целью толкнуть его плечом. Мерула в последний миг посторонился, закрыл собой Селену, и иудей прошествовал мимо. Казалось, что даже золотые нити на его накидке пламенеют от гнева. Мерула огляделся по сторонам и заметил несколько пар не в меру любопытных глаз, устремленных на него с явной насмешкой.
– Кто это был? Откуда он тебя знает? – мрачно спросил Мерула танцовщицу.
Та, надвинув покрывало на голову, так что лица стало почти не видно, пожала плечиком, будто в недоумении.
– Отвечай! – с тихой злостью приказал Мерула. Все сегодняшние столкновения с этим богатым, и, очевидно, влиятельным человеком, пробудили в нем крайне неприятное чувство. Ведь он на самом деле не знает, кто эта девчонка, живущая в его доме и пляшущая перед известными в городе людьми. Может быть, она воровка, преступница, скрывающаяся от законного наказания?
– Это… – дрожащим голосом проговорила Селена, – это – один родственник. Из Иерусалима. Я оттуда… сбежала.
Меруле вдруг стало ее жаль. «Сбежала… – подумал он и усмехнулся. – В Иерусалиме нравы строгие, а она, видно, слишком любила танцевать. Ну, что теперь с ней делать? Если из-за нее пойдут обо мне дурные слухи, придется ее выгнать».