Лето быстро подвигалось вперёд. Посевы поднялись на славу. Огород покрылся широкой и плотной зеленью. Первые тонкие листочки будущих капустных вилков стали курчавиться и свиваться вместе. Жёлтые цветочки огурцов отцветали в парнике, и местами зелёное донышко цветочной чашки уже стало удлиняться, принимая характерную овальную форму. Большая часть колонии разъехалась по рыболовным заимкам, город опустел, остались только несколько нищих старух на Голодном конце, больные в больнице, два попа пропадинской церкви да целое стадо бродячих собак, отпущенных до осени на волю.
Собаки, однако, приносили Веревцову больше испытаний, чем люди. Они рассматривали межи между огородными грядами как место, специально назначенное для бега взапуски и всевозможных ристалищ. Изгородь, устроенная Веревцовым вокруг посевов, ещё ухудшила дело. Собаки каждую ночь проделывали новую лазейку, но в решительную минуту забывали все и, преследуемые хозяевами, метались из стороны в сторону, каждым прыжком уничтожая юную редиску или полную свежего сока репу. Впрочем, они слишком привыкли к ударам, чтобы обращать на них внимание. Лето было для них праздником, так как летом не было запряжки, и они старались насладиться по своему свободой и теплом.
Веревцов и Алексеев не отлучались от огорода и сторожили свои работы. Веревцов сплёл травяные маты во всю ширину огорода, чтобы закрывать гряды при ночных морозах, которые должны были начаться со дня на день. С парником он возился как с больным ребёнком, то открывая его, чтобы огурцы погрелись на солнце, то поспешно закрывая опять при первом намёке на охлаждение воздуха. Цветы расцвели и отцвели, но ему некому было дарить букеты, ибо ни одной дамы не было в городе, и, в конце концов, он сосредоточил все свои упования на прозаических, но более полезных дарах огородной Помоны.
Вечерняя заря снова оторвалась от утренней, и тёмный промежуток становился всё длиннее. Комар, мошка, всяческий гнус первой половины лета ослабели и стали безвредны, настало самое лучшее время полярного года. Днём было тихо и тепло, но в полночь, если небо было ясно, холод давал себя знать. Работы около огорода было совсем мало. Алексеев стал ставить сети по речке в трёх верстах от их усадьбы. У них теперь была своя небольшая лодка, и они ездили вдвоём на высмотр рыбы. По берегам речки они начали заодно собирать в груды сухой лес, намереваясь вывозить его зимою по санной дороге. Веревцов затеял сплавить плот, и вчерашний день до позднего вечера компаньоны сгруживали брёвна на вольной воде и связывали их вместе гибкими тальничными ветвями.
Солнце только что взошло, и густая роса, осевшая за ночь на траву, поднималась ему навстречу белыми клубами тумана. На дворе было сыро и довольно прохладно, но в юрте, где топился ежедневно камин, было сухо и тепло. Компаньоны устали вчера от мокрой работы и разоспались на славу. Алексеев вообще теперь спал очень крепко, как будто хотел вознаградить себя за зимние страхи и бессонницы. Вдруг со двора долетел жалобный звон разбитого стекла. Веревцов поднял голову, посмотрел вокруг себя и сел на постели; он, очевидно, не мог понять, в чём дело. Звон повторился, сопровождаемый собачьим визгом. Веревцов сорвался с постели и, как был, без сапог и в одном белье, выбежал на двор. Зрелище, представившееся ему, чуть не заставило подняться его волосы дыбом.
Какой-то предприимчивый щенок, перебравшись через ограду, вздумал выбрать себе беговой ареной стеклянную крышу парника и до тех пор бегал взад и вперёд, пока одно стекло, некрепко державшееся, раскололось пополам, и половина упала вниз. Щенок был настолько неловок, что провалился в отверстие, но уцепился передними лапами за деревянную раму и, стараясь выкарабкаться, сломал остаток стекла. Он, очевидно, обрезал себе лапу, ибо подошва была в крови, которая испачкала также косяк рамы и упала несколькими розовыми капельками на гладкую поверхность стекла. Он бился и царапал когтями раму и всё балансировал, отказываясь свалиться вниз и не имея достаточно опоры, чтобы вылезть наружу.
-- Что ты делаешь? -- воскликнул Веревцов, обращаясь к щенку как к человеку.