Недалеко от дома Булэнов суровые зимние месяцы проводил их давний знакомый Капитанская Трубка и один старый каугвага. С их сыновьями — Белыми Глазами и Большим Котом — Джимс впервые в жизни отправился к берегам озера Шамплен. Он отсутствовал неделю и по возвращении стал строить планы более длительной экспедиции: в будущем году он хотел пойти на Краун-Пойнт, к месту, называемому Тикондегора, где французы собирались построить форт. В этом походе он почувствовал, что значит настоящая опасность, так как Белые Глаза и Большой Кот — оба молодые храбрецы, уважаемые соплеменниками, — двигались с осторожностью, более чем красноречивой.
Верный данному слову, Хепсиба возвратился в январе; он пришел с английских фортов на озере Георга. Через неделю он снова ушел, на сей раз за крупной партией товаров в Олбани, откуда собирался к онейдам, если погода не помешает добраться до Реки Могавков. При всей краткости, визит Хепсибы нарушил для Джимса монотонность зимы и подогрел растущее желание сопровождать дядю в одном из его путешествий.
Теперь, когда Туанетты и ее родных не было в поместье, ничто не мешало Джимсу время от времени наведываться на берега Ришелье; несколько раз он ходил туда с отцом на снегоступах, а в марте, воспользовавшись коротким потеплением, отправился в поместье один и заночевал в доме управляющего, с детьми которого был знаком. К старому ветерану Питеру Любеку Тонтер относился с искренней симпатией, и через его сына, Питера-младшего, Джимс узнал первые новости о Туанетте. Она поступила в школу при монастыре урсулинок, а ее родители поселились в шикарном доме на улице Святого Людовика. Питер также сообщил, что Тонтер в каждом письме к его отцу писал, что очень тоскует и мечтает вернуться на берега Ришелье.
Вновь наступила весна, а ей на смену пришло лето. Теперь Джимс твердо знал: сражается он с тем, что ему необходимо победить, — с тоской по Туанетте, которая неотступно следовала за ним и порой заполняла все его существо чувством нестерпимого одиночества. К этим переживаниям примешивались гордость и обида. Временами они бывали так сильны, что он явственно слышал, как звонкий голос Туанетты обзывает его мерзким зверенышем, а мадам Тонтер оскорбительным тоном заявляет, что его мать недостойна жить с ней по соседству.
За два года Туанетта ни разу не приехала на берега Ришелье. В это время трагедия смешанного происхождения Джимса предстала перед ним во всей своей безысходности. Вне всякого сомнения, англичанин в нем брал верх, или, говоря другими словами, зов крови влек его к южным границам и Колониям Хепсибы Адамса. И все же он любил родные места — искренно и страстно любил Заповедную Долину, Большой Лес, каждую милю диких просторов, тянущихся до самого горизонта. То была Новая Франция — страна его отца, а не матери. Отношения Джимса с отцом переросли в настоящую дружбу, в товарищество, которое ничто не могло нарушить; но в обожании, с каким он относился к матери, было нечто иное, словно их связывали не только узы крови. Число его друзей заметно увеличилось. Он познакомился с фермерами, жившими по берегам Ришелье, но всегда отдавал себе отчет в том, что он не из их числа. Об этом ему постоянно напоминали упорно преследовавшие его слова Туанетты.
Катерина не догадывалась, что происходит в душе сына. Она смирилась с мыслью, что ее мальчик вступил в переходный возраст, и гордилась его ростом — как физическим, так и духовным. Счастье ее не знало границ, когда она видела, что быстрое возмужание не только вывело его из-под ее опеки, но и превратило в защитника, такого, каким прежде был только муж. Казалось, наконец наступило время, когда исполнились все ее надежды, сбылись все мечты. Хепсиба отсутствовал только месяцами, Анри и Джимс привели ферму в превосходнейшее состояние, и за два года работы половина склона превратилась в яблоневый сад. Ручей перегородили плотиной, и его вода вращала колесо небольшой мельницы. Главное сокровище дома — книги — росло в числе с каждым путешествием брата на юг. В Колониях и Новой Франции не было ни матери, ни жены счастливее, чем она. За любовь к жизни и всем ее дарам природа воздала Катерине обаянием юности, которая казалась неподвластной времени и которой Джимс научился так же гордиться, как и его отец. Для них Катерина была больше, чем женой и матерью. Она была для них другом.
Почти через два года после отъезда, в конце августа, Туанетта на месяц приехала в Тонтер-Манор. Сердце Джимса ныло от старой тоски, но он не пошел в поместье. Дни медленно тянулись один за другим, и Джимс десятки раз смирял безумное желание отправиться к Питеру Любеку и хоть издали увидеть Туанетту. Поль и его мать тоже гостили у Тонтера, и Джимс испытал немалое облегчение, узнав, что все они наконец отбыли в Квебек, кроме самого Тонтера, оставшегося на время сбора урожая. Через две недели после их отъезда Питер рассказал Джимсу про Туанетту и Поля Таша. По его словам, Туанетту нельзя было узнать. Она стала выше ростом и еще больше похорошела. Мать Питера заявила, что стараниями монахинь Туанетта очень изменилась, но сам Питер был уверен, что при всей своей красоте Туанетта по-прежнему не прочь подраться, если, конечно, ее хорошенько раззадорить. Питер был на несколько лет старше Джимса и в декабре собирался жениться, поэтому говорил он с уверенностью человека, который по собственному опыту весьма основательно знает женщин. Таш стал совсем взрослым мужчиной и одевался как аристократ. Невооруженным глазом видно, что он без памяти влюблен в Туанетту, заявил Питер. Но, насколько Питер разбирался в этих вопросах, — а сам он нисколько не сомневался, что разбирается в них, — Таш был весьма далек от исполнения своих желаний, хотя бы но причине достаточно нежного возраста Туанетты. Она не проявляла благосклонности к кузену. Более того, выказывала ему известную холодность. Услышав это, Джимс улыбнулся и высказал предположение, что Туанетта, Как только позволит возраст, выйдет замуж за Поля. Питер пожал плечами и возразил, что у него как-никак наметанный глаз и чуткое ухо, да и за дурака его никто не держит.
Слова Питера доставили Джимсу некоторое удовлетворение; он не подал вида при собеседнике, но только на пути к дому удалось ему отогнать безрассудные мысли о Туанетте. Даже если она и улыбалась Полю не так ласково, как тому хотелось бы, Джимс знал, что и от него она сейчас далека, как Солнце от Земли. Переживания, вызванные приездом Туанетты, изменили его планы на будущее. Но время шло, и образ Туанетты, всплывающий в его памяти или рисуемый воображением, пробуждал в нем силу скорее враждебную, чем дружескую, — и сила эта предъявляла к нему высокие требования. То был и вызов, и побуждение — это неопределенное чувство подхлестывало его гордость и давало тайную пищу английской половине его существа: иногда он видел себя врагом там, где волею судьбы не мог быть другом. По мере того как Джимс взрослел, проникаясь более глубокой и чуткой любовью к матери, более полным пониманием душевного благородства отца, его начали одолевать противоречивые чувства, которые он поверял одному только Хепсибе Адамсу. Решить проблемы, вставшие перед Джимсом, Хепсибе было столь же трудно, как и Катерине, если бы она знала о них.