Вглядываясь в сгущающиеся сумерки, Тайога сказал, что она может поговорить с дядей Джимса. Чем темнее становилось вокруг, тем громче пели мрачную песнь смерти женщины в дальнем «конце селения.
Тайога снова заговорил.
Надо спешить. Уже поздно. Пленник — в вигваме А Де Ба около реки; его охраняют Высокий Человек и Шиндас.
Туанетта ушла вместе с Лесной Голубкой и Воякой. Тайога провожал ее взглядом. Если бы она обернулась, то заметила бы в нем разительную перемену, которая произошла с ним, как только он остался один.
За спиной Туанетты не смолкали стенания женщин и детей: женщин, потерявших мужей или сыновей; детей, оставшихся без отцов. Ярко пылали факелы вокруг сложенного костра. Когда все будет готово для жертвоприношения, перед мрачной сценой разольется амфитеатр огня.
Туанетта заметила шумные приготовления, и ее бил озноб. Она задыхалась, подходя к жилищу А Де Ба, которое охотник поставил в стороне от других. Высокий Человек с ружьем в руке неподвижно стоял у входа. Шиндас сидел на земле рядом с ним. Оба увидели Туанетту еще издали. Объятая сомнениями и страхом, она остановилась в нескольких шагах от них. Что скажет она Хепсибе Адамсу? Как спасет его, если и Тайога, и Шиндас, и А Де Ба жаждут его смерти? Туанетту охватила минутная слабость, она вдруг подумала, что вернуться было бы гораздо проще, чем назвать свое имя Хепсибе. Посмотрев в сторону поблескивающей в лунном свете реки, она увидела тени нескольких каноэ, вытащенных на берег. В одном из них вместе с Лесной Голубкой можно было бы уплыть туда, куда не долетают звуки приготовлений к страшной казни.
К тому времени, когда мужество вернулось к Туанетте, Шиндас поднялся с земли. Он что-то коротко сказал А Де Ба и пошел ей навстречу. Казалось, молодой сенека ждал ее и сразу показал рукой на вигвам. Когда Туанетта входила внутрь, А Де Ба даже не взглянул на нее. Лесную Голубку и Вояку оба стража словно и вовсе не заметили.
Туанетта увидела, что Хепсиба, растянувшись во весь рост, как мертвый, лежит на полу, и опустилась около него на колени. Он не заметил ее присутствия, пока она не дотронулась до него рукой. Туанетта нащупала кожаные жгуты на запястьях пленника, затем коснулась пальцами его горячего лица.
Низко склонившись над обреченным, она прошептала:
— Хепсиба… Хепсиба Адамс… Я Туанетта Тонтер.
Шиндас и А Де Ба терпеливо ждали, а тем временем мрак становился все гуще и плотней. Через некоторое время они увидели Лесную Голубку: девочка направлялась к кольцу огней. Шиндас остановил ее и спросил о Туанетте. Девочка ответила, что она плачет около белого человека, а собака сидит рядом.
Костры за могучими дубами горели все ярче; на небе зажглись звезды. Тайога обращался к людям, собравшимся в залитом ослепительным светом полукруге. Шиндас и А Де Ба знали, что это значит. Скоро им велят привести пленника. А Де Ба смотрел на костры, Шиндас ходил взад и вперед перед вигвамом. Но вот Высокий Человек нарушил молчание: он недоумевал, отчего Тайога так долго не посылает за пленником.
Новый взрыв криков возвестил им, что время наконец настало. А Де Ба подошел к вигваму, откинул полог и позвал Сои Ян Маквун. Никто не ответил. Он снова окликнул ее и вошел внутрь. Через несколько мгновений он позвал Шиндаса, и молодой человек поспешил в вигвам. А Де Ба, как раненый зверь, метался в темноте. Вигвам был пуст. Туанетта и Хепсиба Адамс исчезли.
Шиндас не вымолвил ни слова. В ночной тьме было невозможно разглядеть, какие чувства отразились на его лице, когда, подойдя к самой воде, он увидел, что недостает одного каноэ. А Де Ба застал племянника Тайоги онемевшим от изумления. Каноэ опустили на воду всего в пятидесяти шагах, а они не услышали всплеска. А Де Ба разразился горькими упреками по собственному адресу. Они с Шиндасом не лучше маленьких детей; каждый мужчина и каждая женщина в Ченуфсио будут насмехаться над ними за то, с какой легкостью беглецам удалось провести их. Но украденное каноэ не могло уплыть далеко. Они быстро перехватят его. И, не теряя времени, Высокий Человек принялся стаскивать в воду второе каноэ. Но Шиндас напомнил А Де Ба, что Сои Ян Маквун — дочь Тайоги, и коль она навлекла на себя смертельную кару за измену племени, то Тайога и должен решать, как им действовать. Беглецы, один из которых слеп, не уйдут от погони. Этой же ночью белый человек будет предан огню, и раз Серебряная Тучка оказалась змеей, обманувшей Тайогу и племя, то и она, скорее всего, умрет вместе с ним.
Пока обманутые стражи бежали к месту, где их ждал Тайога в окружении жителей Ченуфсио, из груди А Де Ба вырывались какие-то странные звуки, но, когда они остановились у костра, Высокий Человек был так же спокоен, как Шиндас, который и объявил о предательстве той, кого они приняли за истинный дух Сои Ян Маквун. Он говорил отчетливо и громко, чтобы все его слышали. Сенеки сдерживали обуявшую их ярость; они понимали, что бегство белой девушки — самый страшный удар, какой только мог обрушиться на Тайогу, отдавшего ей свое священное достояние — душу погибшей дочери. Спокойствие Тайоги было ужасно. Его лицо менялось на глазах: морщины сделались глубже, черты заострились и окаменели. Все ждали, когда вождь справится со своими чувствами и заговорит. И вот раздался голос, в котором звучала смерть. Голос вождя набирал силу, разрастался, и наконец в нем заклокотала страсть, подобно огню, все пожирающему на своем пути. Тайога объявил, что вернет свою честь и честь своего народа. Он призвал Шиндаса и А Де Ба отправиться вместе с ним в погоню за беглецами. Луна не пройдет и половину пути но небу, а пламя костра уже получит добычу. Тайога забыл про слепого пленника — человек без глаз все равно что мертвый. Он отдаст огню белую девушку, которая предала их.
Когда три воина скрылись в лесу, новое волнение овладело жителями Ченуфсио. Белая девушка будет сожжена! Эта весть шепотом перелетала из уст в уста; но изменнице отомстят не живые люди. Нет, то дух Сои Ян Маквун взывает к справедливости, и Тайога не осмелится противиться желанию мертвых. На них смотрит сама Серебряная Тучка, чье тело умерло в пруду. Она бродит среди них, прислушивается к их словам, живет в их душах, притупляя Торе, смиряя безумие вражды и ненависти. Даже Лесная Голубка, любившая Туанетту, не могла плакать. Белые жители индейского селения в ужасе попрятались по своим углам. Костры догорели и синими глазами последних огоньков всматривались во тьму ночи. Час проходил за часом, и сенеки с замиранием сердца прислушивались к тишине.
Наконец они услышали пение. Оно приближалось со скоростью движения лодки. То была песнь смерти, в которой Тайога оплакивал дочь. Она всколыхнула души дикарей, как легкий порыв ветра колышет листья деревьев. Индейцы очнулись от тягостного оцепенения — в песне смерти звучало торжество, и все догадались, что погоня закончилась удачей. В догорающие угли подбросили дров, и вскоре пламя заиграло с прежним весельем. Тайога и его спутники поднялись от реки, но пленников с ними не было. Огонь костров осветил пылающие яростью лица воинов. Тайога схватил горящую головню и швырнул ее в груду смолистых дров и веток, сложенную вокруг жертвенного столба. Через мгновение взвихрившееся пламя уже лизало столб, и Тайога закружил в танце, под треск смолы заканчивая свою песнь. Все сильнее распаляясь, он поведал людям Ченуфсио о том, как они настигли беглецов у самых Великих Скал, за которыми ревут водовороты. Слепой человек сражался томагавком, украденным в вигваме А Де Ба, пока острие другого томагавка не вонзилось ему в мозг и не усмирило его. В своей слепоте он был сущим дьяволом — и Тайога протянул руку к Шиндасу: молодой воин держал рубашку из оленьей кожи, показывая длинный разрез со следами еще не запекшейся крови. Белый человек мертв, и тело его, отягченное тьмой его души, навсегда сгинуло в глубоких водах за скалами.