У меня однозначно и точно был жар.
Заметив мой отстраненный взгляд, он резко встал, пустив вокруг себя вихри снежинок, и направился в сторону леса.
— Поспи, — только и бросил он, шумно сглотнув. Так, что его кадык дернулся.
Я резко села, чтобы повернуться в его сторону, но едва затянувшийся порез разошелся, отчего по всему телу прошла дрожь.
От неожиданности я ахнула, и вмиг мои глаза заволокло давящей тьмой.
Не знаю, сколько я пробыла в отключке. Боль то утихала, то снова ударяла по мне так сильно, что я задыхалась. В такие моменты я чувствовала прохладные поглаживания, успокаивающие мою разгоряченную кожу. Слышала едва заметный ободряющий шепот.
Когда я очнулась, была уже — или все еще — темнота. Тело больше не отзывалось болью, поэтому я не была уверена, первая эта ночь с момента моего побега или очередная.
Вокруг царили умиротворение и покой, казалось, что не существовало никакой войны. Не в этом тихом маленьком мирке. Мирке, в который я пришла умирать, а Драко Малфой — спасать.
Миллионы звезд сияли на кобальтовом, бескрайнем, далеком, неизведанном и потому еще более манящем небе. Где-то вдали за горизонтом занимался теплый желто-розовый рассвет.
Я снова перевела взгляд на звезды. Ничто и никогда не очаровывало меня больше, чем сияющий небосклон. До войны, еще в Хогвартсе, я всегда на неделе поднималась на Астрономическую башню. Иногда со мной ходил Гарри, и тогда мы, прижавшись спинами друг к другу, просто в тишине смотрели ввысь. Мы никогда не разговаривали. Под звездами всегда наступало время тишины. Это было время молчаливых разговоров. Казалось, это было так давно…
Вот уже два года я не видела звезд. Не находила времени взглянуть на них чуть дольше, чем между делом. А может, просто не хотела находить время. Боялась.
Я зачарованно выдохнула, и изо рта вырвалось облачко пара. Казалось, что воздух вокруг был колюче холодный, но чувствовала я себя уютнее, чем когда-либо за эту проклятую войну.
Только сейчас я заметила, что плед, лежащий подо мной, — моя трансфигурированная мантия.
Только сейчас я заметила рядом с собой едва слышно сопящего Малфоя. Свою мантию он превратил во второе одеяло, которое прятало нас от ночного мороза. Так странно было видеть его таким — свернувшимся под покрывалом и прижимающимся головой к моему плечу. Так странно было видеть в нем Драко. Расслабленного, умиротворенного, спящего Драко. Я едва удержала себя от того, чтобы провести кончиком пальца по резко очерченным изгибам его лица, его пухлым, покусанным губам, густым темно-серым, почти черным бровям. У меня определенно все еще не прошел жар, а сознание было поддернуто бредом.
Его веки дернулись, и на секунду я в ужасе затаила дыхание. Казалось, он мог мысленно прочесть все мысли, что роились в моей голове, а это было неправильно. Это было ненормально.
Тяжело сглотнув, я, стараясь не произвести ни звука, приподнялась, чтобы сесть.
Мой взгляд упал на горизонт — светло-желтые размытые лучи, словно акварельные краски, просачивались на темное ночное полотно.
Малфой заворочался позади меня, и через секунду я почувствовала прикосновение его теплого плеча.
Я медленно повернула к нему голову, не ожидая встретиться с его серыми, асфальтовыми глазами. Казалось, он находился в миллиметре от моего лица — никогда еще он не был так близко. Я скорее поняла, чем почувствовала, что у меня в глазах отразился страх. Страх от последствий необдуманных действий, которые я так хотела сейчас совершить.
— Ты стянула одеяло, — с легкой хрипотцой в голосе почти шепотом проворчал он, еще не отошедший от сна.
Все, на что я была способна, — это медленно моргнуть в знак согласия. Я боялась отвести взгляд от его глаз. Я боялась потерять этот контакт. Я боялась случайно посмотреть на чуть приоткрытые губы.
Зато Малфой этого явно не боялся — он опустил свой взгляд и еле слышно выдохнул:
— Грейнджер…
Едва слышно, но достаточно громко, чтобы запустить остановившиеся шестеренки в моей голове, и я качнулась назад.
Он быстро отвел серые глаза и облизнул пересохшие губы.
— Спасибо… — Он замер. — Кажется, я должна сказать тебе спасибо, — еле слышно проговорила я, разглядывая его руки, теребящие плед.
Он удивленно вскинул голову и поймал мой отстраненный взгляд. На секунду мне показалось, что он никогда не слышал подобного слова.
— На раз, два, три, — его глаза потемнели и наполнились решимостью.
Раз — и можно успеть встать.
Два — и можно уже бежать.
Три — лучше его целовать.
Не знаю, кто начал первый, но до сих пор придерживаюсь мнения, что это было обоюдно. Его губы накрыли мои, а я подалась вперед, стараясь прижаться как можно ближе, ближе и ближе, пока не почувствовала бешеный стук его сердца. Я запустила руку в его светлые, помятые после сна волосы, отчего он что-то неразборчиво промычал мне в рот. Я захотела провести языком по его губам, но вместо этого лишь соприкоснулась с его и почувствовала, как из меня вырвался стон. Малфой обхватил меня еще крепче, если это вообще было возможно, запуская пальцы под мою рваную футболку, проводя подушечками по разгоряченной коже. Я хотела целовать его до потери кислорода, пока мои легкие не сожмутся до боли в груди, хотела больше и больше, хотела его. Его — Драко Малфоя. Видимо, это отразилось на моем лице или в одном из моих судорожных вздохов, и он, рыкнув, повалил меня на покрывало. В этот момент я встретилась с его взглядом. В нем было все: страсть, желание, безумие, борьба, похоть, страх, обожание, неуверенность и вместе с тем решимость.
Подул сильный ветер, но холода я не почувствовала. Зато я увидела первые снежинки, плавно опустившиеся на его разлохмаченные белесые волосы.
Все это было неправильно. Неправильно было спасать меня. Неправильно было целовать Драко Малфоя. Неправильно было видеть полную капитуляцию в его взгляде. Неправильно было замечать снежинки на его челке. Но что вообще тогда было правильно?
На раз, два, три — и все гори.
Столкновение губ. Соприкосновение рук.
Ледяные снежники, тающие на разгоряченной коже, морозный ветер, задувающий края пледа, и в этом холоде лишь два горячих сердца — и сейчас это было правильно.
На раз, два, три…