– Пожалуйста, извините, я тут недалеко живу, гулял, случайно нашёл на улице письмо с вашим адресом. Решил сам занести. Может быть, вы его очень ждёте?
– Письмо, мне? – женщина протянула руку за конвертом.
Старик заметил красивые тонкие пальцы. Она надела очки, висящие на цепочке.
– Да, действительно, это мне. Как я вам благодарна! Вам пришлось специально идти сюда и подниматься без лифта! Вы должны обязательно зайти и передохнуть.
– Нет, нет, я вас не отпущу, – продолжала она, увидев его нерешительность, – заходите, заходите, без разговоров!
Очутившись в передней, старик всё же решил отказаться от приглашения. Но не успел ничего сказать, как женщина, извинившись, быстро прошла на кухню. Из-за приоткрытой двери на старика пахнуло восхитительным ароматом какого-то неизвестного ему кушанья. Он уже давно не ел ничего вкусного. В своей холостяцкой жизни довольствовался только той едой, которую мог сам состряпать в силу не очень большого кулинарного умения и всеобщего дефицита продуктов. Спасали ветеранские заказы, за которыми, однако, приходилось выстаивать в длинных очередях.
Аромат жаренного мяса словно парализовал волю старика. И, когда женщина быстро вернулась, он неожиданно для самого себя спросил:
– Что это у вас так необыкновенно вкусно пахнет? – спросил и смутился.
– Это гамбургеры. Они чуть не сгорели. Я сегодня сама впервые их купила и вот готовлю. Чудесно! Сейчас мы с вами будем их дегустировать. Снимайте скорее пальто. Вот здесь можно его повесить.
– Может быть, не надо? Я, знаете ли, оделся для прогулки и вот это ещё, – он показал на свои мокрые зимние сапоги. – И вообще, столько хлопот.
Хотел ещё добавить, что неизвестно, как примут его визит её близкие, но промолчал.
– Мы сейчас всё устроим. Вот вам тапочки, там можно помыть руки, полотенце голубое. А что касается одежды, то пусть это вас не волнует. Вас никто не осудит — я живу здесь одна.
В ванной он увидел на полочке под зеркалом множество флакончиков и баночек — всего того, что так любят женщины. Всё это создавало особую атмосферу уютного жилья.
“Когда-то так было и у меня дома. Вернее, у нас, – подумал старик. – Как это было давно! Сейчас же только стакан с зубной щёткой и пастой”.
– Меня зовут Вера Петровна. Прошу меня извинить, что приглашаю вас ужинать на кухню. Садитесь сюда, ближе к свету, здесь вам будет удобно.
– Борис Соломонович, пенсионер. Восемь лет назад похоронил жену. В одиночку с переменным успехом борюсь со старостью и болезнями, – с грустной улыбкой представился старик.
– Ну вот, сейчас два советских пенсионера будут кушать гамбургеры.
Плавными движениями, не суетясь, хозяйка красиво накрыла на стол. Жаренные, ароматные гамбургеры показались старику необыкновенно вкусными. От тепла, уюта, вкусной пищи, доброжелательности хозяйки старику стало хорошо и легко, возникли давно забытые чувства спокойствия и умиротворения.
– А теперь пойдёмте в комнату, я вам включу телевизор. Сегодня должно быть что-то интересное про НЛО.
– Нет, нет, пожалуйста, не нужно телевизора. Я его и так смотрю целыми днями, – почти взмолился старик. – Давайте лучше с вами поговорим, если вы не возражаете? Немолодым людям есть, я думаю, что рассказать друг другу.
Они сели друг против друга в мягкие кресла с высокими спинками. В углу старик заметил небольшую икону.
– Вы верующая?
– Да. В детстве меня крестили, однако церковь я не посещала. Лишь после смерти мужа стала активной верующей. Религия даёт мне силу и спокойствие. Правильно сказал кто-то, что если бы Бога не было, его следовало бы выдумать. Бог нужен людям. Вера в него делает людей лучше. Особенно в наше время падения нравственности, утраты идеалов и озлобленности.
– Я атеист, но целиком согласен с вами и уважаю верующих. Уверен, эти люди не могут сотворить зла. А как его много сегодня вокруг нас! Особенно трудно нашему поколению. Оказались мифом наши идеалы. Кажется, что мы прожили жизнь зря, такую трудную, полную лишений жизнь! Это горько!
Беседа была долгой. Старик высказал многое, накопившееся за годы одиночества. Выяснились близкие взгляды и интересы.
– Жизнь не кончается, – словно подвела итог беседы Вера Петровна. - Завтра мы с вами пойдём гулять в наш Зюзинский лес. Обязательно позвоните мне.
“ Какая милая женщина, какая милая женщина! – не уставал повторять про себя старик. – В меня, одичавшего от одиночества, неустроенности быта, переполненного волнениями от того, что происходит в стране и в мире, замученного старостью и болезнями, она – Вера Петровна вселяет спокойствие, оптимизм, надежду”.
От резкого звонка в дверь вздрогнули оба.
— Это, наверное, мой сын Владимир, – проговорила Вера Петровна. – Он сегодня звонил и сказал, что заедет забрать продукты, которые я им достала, а просто так он меня особенно не жалует.
Вскоре в комнате появился довольно холёный молодой мужчина в дублёнке и пыжиковой шапке. В руках его поблескивал брелок с ключами от машины.
— Мать! Я на минуту. Сейчас повезём детей на каток, а вечером у меня презентация.
На приветствие гостя он, как показалось старику, ответил довольно холодно и тотчас удалился. Эту холодность Борис Соломонович объяснил себе тем, что сын застал в доме у матери незнакомого мужчину, зачем он здесь? Между тем в передней из-за неплотно закрытой двери были слышны голоса.
— Ну, мать, ты опять за своё! Зачем тебе этот старый жид? Ведь ты только недавно проводила свою подругу в Израиль. И я думал, что твоя дружба с евреями на этом закончится. Ну что у тебя может быть общего с ними? Из-за них, проклятых, все наши беды: и революция, и наша нищета. Везде они захватили всё. Куда ни плюнь, профессор — еврей, народный артист — еврей, писатель — еврей, художник — еврей. Что делать нам, русским людям? Ну, ничего! Большинство само уедет, а остальных мы тут к ногтю... Ты бы лучше молилась Богу за русский народ!
– Владимир, прекрати сейчас же! Всё, что ты мне говоришь — это из речей руководителей вашего общества. Ты просто, как фашист! А Бога не трогай, ведь он учит терпимости ко всем. Уходи, противно тебя видеть!
Хлопнула дверь. Вера Петровна с горящими щеками вернулась в комнату. Её гость сидел с закрытыми глазами, мертвенно бледный.
– Вам плохо...? Или, может быть, вы слышали? Это ужасно! Я растила его одна и не справилась. Он бездарь, неудавшийся литератор — теперь ищет виновных в своих неудачах. Ещё связался с этой “Памятью”. Мне стыдно и больно за него. Такие подонки позорят наш народ, нашу русскую интеллигенцию. Простите ещё раз, простите...
– Да, я слышал, уж так получилось. У меня тоже был сын, единственный, способный мальчик. После окончания института он мог остаться в Москве, но решил сначала по-настоящему столкнуться с жизнью. Поехал на БАМ. Там погиб, защищая молодого парнишку татарина от пьяных хулиганов. Жена не перенесла этого и вскоре умерла. Сам я еврей на три четверти. У моей мамы отец был русский. Она еврейского языка не знала. У нас в доме на идиш не говорили и я его не знаю. Синагогу я не посещаю, национальных обычаев не придерживаюсь. Я еврей лишь по паспорту. Воспитан на русской литературе. На фронте я защищал от фашизма все народы России, в том числе и русский народ. Был тяжело ранен. Едва выжил. Здесь моя Родина. Здесь могилы моих предков, моей жены, моего сына. Что плохого сделали евреи, в том числе вашему сыну и таким, как он? Страшно слышать то, что только что довелось услышать! Конечно, для меня не новость такие настроения. Читал об этом в газетах, но так — почти в лицо — впервые.
— Вы не должны этого слушать и воспринимать. Это кучка. Паршивая овца не портит стадо. Большинство осуждает этих фашиствующих “мальчиков”. Успокойтесь. Сейчас чайку попьём...
— Нет. Спасибо. Я засиделся. Ещё несколько минут назад мне казалось, что жизнь не кончается, ещё есть надежда на какие-то светлые мгновения. Но сейчас понимаю, что эта надежда — призрак.