Я был на его могиле. Она находится недалеко от входа в миссию. Я стоял у могилы и читал надпись на гладкой прямоугольной плите из черного камня, вделанной в огромную белокаменную глыбу, установленную в изголовье могилы. Тот летний день был непомерно жарок, и солнечные лучи, отражаясь от нее, слепили глаза и затрудняли чтение. За сверкающей на солнце белокаменной глыбой, вдали, виднелись зеленые кроны эвкалиптов, а за ними высилась гора. Та самая, которая неоднократно украшала нарисованные им пейзажи. Я видел их и раньше, до того как приехал в Северную Территорию, и не верил, что реально существуют такие цветосочетания. Величественные горы, окраску которых не сразу и определишь: фиолетовые, опаловые, синие, оранжевые, бордово-красные, зеленые… Освещенные солнцем эвкалипты… Их как бы неправдоподобно белые стволы резко контрастируют с серо-рыжей, запыленной, жухлой от тропического зноя травой. И кажется, что от заскорузлой, раскаленной, растрескавшейся, пересохшей земли взмывают вверх, к бледно-голубому распаренному небу призрачные потоки разогретого воздуха…
Мне посчастливилось увидеть акварели Наматжиры. А знаете, Наматжира рисовал свои акварели не только на бумаге, но и на досках из бобового дерева? И многие утверждают, что они лучше, чем написанные на бумаге. Я тоже так думаю…
Кроме того, мне довелось поговорить с людьми, знавшими художника. Они не были его близкими друзьями, просто знакомыми, вспоминали беседы с ним, рассказали мне о его внешнем облике, одежде, которую он носил, о его жене Рубине, о его сыновьях Эвальде, Оскаре, Енохе, ставших, как и он, художниками. Наматжира оставил после себя плеяду акварелистов-аборигенов. Они всемирно известны, как представители Хермансбургской школы живописи. Многие знают о тяжелой жизни художника-аборигена, которую он прожил весьма достойно, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю. Наматжира был патриотом своего маленького народа аранда. Гордился им. Он любил рассказывать легенды своего племени, прекрасно знал все его обряды и мифологию. И хотя Австралийский Союз еще в тысяча девятьсот первом году стал доминионом Англии, однако по отношению к коренным австралийцам, в том числе и к великому Наматжире, применялись беспощадные колониальные законы.
Последовала пауза.
— Пойду, а то кукабарра прокричит о восходе солнца, — сказал Джером.
— Как так?
— Разве вы не знаете, что утренние передачи по радио в Австралии начинаются с сигнала — крика кукабарры?
Я расскажу вам легенду о ней.
Когда-то, еще во «Времена сновидений», даены узнали, что обитающий высоко на небе творец, создатель земли и всего сущего на ней, повелел, чтобы свет ежедневно возвращался на землю, сменяя темноту ночи, а вечерняя звезда возвещала о восходе солнца, посылающего свет и тепло всем людям, животным, растениям на земле.
Но вскоре создатель понял, что этого мало — ведь спящие крепким сном, уставшие после охоты и поисков пищи люди не могут видеть сверкания вечерней звезды в далеком небе, которое к тому же нередко затянуто тучами.
Вот он и решил возложить эту обязанность на кого-либо из живых существ, обитающих на земле. Выбор его пал на громкоголосую птицу, которой он повелел с приближением утренней зари, когда вечерняя звезда тускнеет, а потом и вовсе исчезает, издавать крик, подобный смеху, чтобы разбудить людей и вселить в них бодрость. Крик этот издает на заре кукабарра.
Эта любимая всеми птица пробуждает мир, оповещая людей, что вот-вот засияет солнце и пора просыпаться и приниматься за повседневные дела.
— Спасибо за легенду, — сказал я Джерому, — теперь мы знаем, почему звучит по радио голос кукабарры…
Мы разошлись, пожелав друг другу всех благ. Утром я покинул Сидней. Мне предстоял четырехчасовой путь до Канберры.
Время от времени среди сотен встречных автомашин попадались и нагруженные овцами автопоезда. Они возвращали меня к воспоминаниям о ночном собеседнике. Всю дорогу до Канберры я перебирал в памяти рассказы Джерома.
И больше думалось о нем не как о представителе четвертого поколения каторжников, а как о славном, любознательном человеке, шофере тяжеловесных автопоездов, исколесившем Австралийский континент вдоль и поперек. И почему-то мне казалось, что, прибыв через неделю в Алис-Спрингс, он, возможно, отправится в Хермансбург, отыщет людей, знавших Альберта Наматжиру, и со свойственной ему любознательностью будет расспрашивать их о фактах его жизни, о мифах и легендах, услышанных ими из уст великого сына племени аранда.