Аксель принялся считать до десяти, чтобы не броситься на прапорщика и не расцарапать ему лицо. Если он тут устроит драку, то только получит наказание.
- Гонзак - не комнатная собачка, чтобы выполнять ваши приказы, - прошипел сквозь зубы Аксель, - Вы здесь занимаетесь самоуправством! И вы такие умные! Удивляюсь просто! Даже если пленник действительно настоящий музыкант, то почему он обязательно должен петь? Может, он играет на рояле? Но… Это не важно, на самом деле!
Аксель смело оглядел комнату и спокойно произнес:
- В любом случае, я забираю пленника! Он должен сейчас находиться на гауптвахте.
Аксель решительно двинулся к гонзаку, чтобы увести его подальше от этих шакалов. Не вышло.
Таубе внезапно схватил его за запястье.
- Гонзак не чувствует собственную боль, - прошептал ему на ухо прапорщик, - Но что он сделает, если боль причинят тому, кто ему дорог?
Что? Что за бред?
Аксель не успел сообразить, что ответить на подобную чушь. Внезапно он ощутил резкую боль в своем бедре и вскрикнул. Опустив голову, Аксель осознал, что в него ткнули ножом. Или чем-то похожим. Из раны на ноге текла кровь.
Аксель, зажимая ее, попытался стоять ровно, сжимая до боли челюсти.
И в этот миг произошло сразу три вещи.
Офицеры вскочили из-за стола.
- Браге, держи Таубе! Он сошел с ума! Я за полковником! - завопил Микаэль и бросился на выход, а прапорщика попытались оторвать от Акселя.
Тщетно. Слишком силен.
И в это страшное мгновение произошло третье. Гознак выступил вперед. Его глаза странно, почти дико сияли, словно яркие звезды на темном небе.
На одну секунду Акселю показалось, что гонзак бросится на окружающих, но он…
Он просто начал петь. На том языке, который Аксель не знал, но в голосе пленника было столько эмоций, что адъютант инстинктивно задрожал.
- Неужели завтра я буду ближе к своим идеалам?
Я притворяюсь,
Что потерял рассудок.
На груди любимого
Я сказал прощальные слова.
Унесенные мягким и умирающим ветром,
Они поменяли твой оттенок.
Крики вчерашнего дня могут быть услышаны*… - выразительно, с тоской и надрывом буквально умолял гонзак, и Аксель забыл, что ему было больно и плохо.
Пленник буквально плакал без слез. Аксель не понимал ни слова из его магической мантры, но адъютант, кажется, догадывался, о чем гонзак хотел сказать. Потому что пленник говорил на языке, который знают все. Это был язык любви и боли.
Глаза Акселя стали влажными, а гонзак продолжал петь. Но адъютант больше не смог видеть его сияющие праведным светом глаза. Пленник опустился на пол и прикрыл лицо руками. Голос его стал высоким, звонким и дрожащим. В нем было столько всего, что Аксель просто глядел на него и не смел дышать.
- Одинокая капля упала в маленький мир.
Я еще не знаю, что это значит.
Тем не менее, я рисую истинное чувство в теплом багровом.
Да, я делаю это…
Чувства, скрытые в глубине моего сердца,
Пульс и нежную улыбку
Невозможно услышать*… - Ёси не пел, а рассказывал, и его голос выражал такую муку, что у Акселя побежали слезы по щекам.
Это было так красиво! Так красиво… Что казалось сейчас у Акселя остановится сердце. Хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать это. Чтобы просто понять свои чувства. Зрелище казалось слишком невыносимым. И в то же время…
Хотелось смотреть на Ёси вечно.
Аксель внезапно понял, что никогда в жизни он не видел ничего прекраснее. И не увидит. Его сердце стянуло железным обручем. Хотелось рыдать навзрыд от горя и одновременно смеяться от счастья.
Чувства были такими противоречивыми, что Акселя разрывало. Ему казалось, что он сейчас заметается по комнате, словно раненый зверь.
Но он не двигался и лишь смотрел. Аксель даже не сразу понял, что гонзак остановился, буквально прокричав последнюю фразу.
- Он и правда музыкант! - прошептал кто-то, - Как поет… Как поет!
Таубе, наконец, оттащили от Акселя, но адъютант ничего не почувствовал.
Он лишь смотрел на Ёси, который беспрепятственно подошел к нему и, опустившись на колени, зажал рану на его ноге своими руками.
- Ты такой красивый… - едва слышно прошептал Аксель, - Ты - само совершенство!
Их взгляды пересеклись. И каждый из них видел в чужих глазах самую страшную тайну, которая только есть в этом мире, пытаясь расшифровать ее.
Абсолютно бесполезно. Потому что любовь - это самая большая загадка в нашей жизни.
Никто из них даже не заметил, что в комнату залетел злой, как тысяча чертей, полковник.
- Таубе! На гауптвахту! - завопил Рамзаи с порога.
Аксель не услышал его. Он просто смотрел в глаза, которые, кажется, стали для него всем на этом свете.
***
- Ваше превосходительство, - прихлебнув хорошего коньяка и нервно марая бумагу, устало писал полковник Рамзаи, - Вы говорили, что ваш сын любит животных и может таскать их в штаб десятками. Вы просили не обращать на это внимание. Но, кажется, ситуация вышла из-под контроля. Ваш сын пригрел у себя на груди зверя совершенно иного рода. Зверя, который разобьет ему сердце.
И может сломать ему всю жизнь.
* Мой собственный перевод песни Dir en grey - Tousei. Надеюсь, было понятно. В интернете я не нашла адекватного перевода одной из моих самых любимых песен
========== Глава 9. Ты - сама жизнь ==========
Я не хочу, чтобы мне было больно больше, чем сейчас,
Потому что только ты являешься тем,
Кого я не могу прижать к себе, чтобы успокоиться…
“прижимаю тебя”
“смотрю на тебя”
“люблю тебя”
“буду помнить”
Dir en grey - Wake
Ашеберг, который находился в комнате отдыха, почти моментально зашил Акселю бедро. Адъютант еле вытерпел эту процедуру. Не из-за боли. Он был будто привязан к пленнику. Но гонзака, разумеется, от него оттащили и увели на гауптвахту, а Акселю сутки не разрешили вставать с постели. Адъютант был в ярости и хотел сбежать к пленнику (рана-то плевая была!), но к нему приставили рядового, чтобы следил за ним. Несчастный молодой солдатик успел получить ложкой по лбу и тарелку каши за шиворот, но пост свой не оставлял. Подошел к делу ответственно. Еще бы! Он выполнял приказ. Так что Аксель на время сдался, но как только сутки прошли, адъютант с гордым видом встал с кровати, захватил гостинцев и отправился на гауптвахту. Он надеялся, что Таубе там не увидит. Тот пока находился в заключении, и Аксель был этому несказанно рад.
Когда адъютант зашел в камеру, гонзак традиционно сидел на пятках. Но как только он увидел Акселя, то моментально оживился.
Пленник внимательно оглядел адъютанта и, когда тот приблизился к нему, осторожно ощупал его бедро.