Алика оглядела доставшийся ей боевой трофей - армянский нож, сложила его и спрятала у себя в кармане.
- Алика, - пробормотал Амьер, - пошли скорее на пляж... Мне надо постирать рубашку...
Рубашка у него была перемазана кровью.
Алика помогла ему подняться, и они отправились по тропинке, туда, где вдалеке синело и переливалось, отдавая солнечным блеском, море.
Узенькой, кривой тропкой они спустились на дикий пляж. Амьер снял рубашку, шорты и пошёл к воде. Но так как ночью был шторм, и к берегу натащило разной дряни, то Амьер зашёл в воду подальше. Здесь вода была чистая, и он начал поспешно прополаскивать рубашку с шортами. Алика ждала его на берегу.
"Ничего, - думал он, - постираю сейчас, высохнет, и никто не заметит..."
"А, собаки! - злорадно вспомнил он двух молодых армянчиков. - Что, получили?!.."
Он окунулся до шеи, обмыл лицо и ссадину.
Потом вышел из воды, крепко выжал рубашку и шорты, разложил всё это на солнце - сохнуть.
...Они прошлись вдоль берега и наткнулись на каменный городок из гигантских глыб, рухнувших с горной вершины. Они сели на обломок и долго смотрели, как пенистые волны с шумом и ворчанием бродят по пустынным площадям и улочкам.
- Знаешь, Алика, - задумчиво заговорил Амьер, - когда я был ещё маленьким, мы жили тогда не здесь, не в России. И вот один раз пошли мы с сестрой в лес. А сестра уже большая была - семнадцать лет. Пришли мы в лес. Она легла на полянке. Иди, говорит, побегай, а я тут подожду. А я, как сейчас помню, услышал вдруг: "фю-фю". Смотрю - птичка с куста на куст прыг, прыг. Я тихонько за ней. Она всё прыгает, а я за ней и за ней. Далеко зашёл. Потом вспорхнула - и на дерево. Гляжу - на дереве гнездо. Постоял я и пошёл назад. Иду, иду - нет никого. Я кричу ей. Не отвечает. Я думаю: "Наверно, пошутила". Постоял, подождал, кричу опять. Нет, не отвечает. Что же
происходит? Вдруг, смотрю, под кустом что-то красное. Поднял, вижу это лента от её платья. Ах, вот как! Значит, я не заблудился. Значит, это та самая поляна, а она просто меня обманула и нарочно бросила, чтобы отделаться. Хорошо ещё, что лес близко от дома, и дорога знакомая. И до того я тогда разозлился, что всю дорогу ругал её про себя дурой, дрянью и ещё как-то. Прибежал домой и кричу: "Где она? Пусть лучше теперь домой не возвращается!" А мать как ахнет, а бабушка подпрыгнула сзади да раз меня по затылку, два по затылку! Я стою - ничего не понимаю.
А уже потом мне рассказали, что, пока я за птицей гонялся, пришли два американца, взяли её и увели. А она, чтобы не пугать меня, нарочно не крикнула. И получилось, что зря я только на неё кричал и ругался. Тяжело мне, Алика, было потом.
- Она и сейчас в тюрьме сидит? - спросила не пропустившая ни слова Алика.
- И сейчас, только она уже не в тот, а в третий раз сидит. Я, Алика, все эти дни из дома письма ждал. Говорили, что будет амнистия, все думали: уж и так четыре года сидит - может, выпустят. А позавчера пришло письмо: нет, не выпустили. Уголовников там разных повыпускали, убийц повыпускали, воров, насильников, а
членов БААСА - нет... не выпускают...
А потом на другой день пошёл я уже один в лес, и даже хотел гнездо это разорить, а в птицу запустить камнем - но в последний момент не стал, передумал.
- Разве же она виновата, Амьер?
- А знал я тогда, кто виноват? - сердито возразил Амьер.
Алика помолчала.
- А моя мама тоже в тюрьме... Её в тюрьме убили. - Неожиданно ответила Алика и прямо взглянула на растерявшегося Амьера своими спокойными нерусскими глазами.
Когда они уже возвращались обратно в лагерь, Амьер вдруг подошёл к Алике вплотную и решительно взял её за руку. Море приветливо шелестело и пенилось у них под ногами.
- Я люблю тебя, Алика, - тихо сказал Амьер. - Очень люблю.
Алика молчала. Она смотрела на него внимательно, пытливо, и не отводила взгляд. Ласковые морские брызги долетали до них. Ветерок шевелил платье Алики.
- Тебе сейчас сколько лет? - спросил Амьер.
- Четырнадцать. - ответила Алика. - А тебе?
- И мне четырнадцать. А если бы нам с тобой сейчас по шестнадцать было, ты бы тогда согласилась стать моей женой?
Алика помолчала немного. Потом негромко сказала:
- Согласилась бы.
Ужинать ходили без Натки. Натка долго проканителилась в больнице, где ей пришлось ожидать доктора, занятого в перевязочной.
С Толькой оказалось совсем не так плохо: три ушиба и небольшой вывих. Она боялась, что будет хуже.
Голодная и уставшая, Натка вернулась в лагерь и пошла в столовую. Там уже давно всё убрали, и ей досталось только два помидора с холодным варёным яйцом.
Выйдя из столовой, Натка увидела Алику: та шла рядом с Амьером, шли они вместе, держась за руки. Натка нахмурилась: ей не казалось, что Алика выбрала себе удачную партию.
Вечером, уже лёжа в кровати, она решила сказать Алике то, что она обо всём об этом думает. "Должен же кто-нибудь сказать ей правду", - про себя рассуждала Натка.
- Алика! - негромко окликнула она её в темноте. - Алика!
- Что?
- Это, конечно, не моё дело... - Натка помялась, - но я не понимаю, зачем ты с таким хулиганом вместе ходишь...
- А кто тебе сказал, что он - хулиган? - тут же ответила возмущённая Алика. И, подумав, уже более спокойно добавила: - Ты ничего про него не знаешь. У него сестра в кувейтской тюрьме сидит - она член партии БААС. И, вообще... это неправильно: сразу про человека, которого не знаешь совсем, думать плохо...
Натке нечего было возразить, и она больше ничего не сказала. Скоро усталость, накопившаяся за день, взяла своё, и Натка уснула.
Начиная с этого дня, Алика и Амьер везде появлялись вместе. Если где-то видели Амьера, то каждый знал: где-нибудь рядом и Алика, если где-нибудь замечали Алику, то и Амьер должен был быть где-то неподалёку.
Алику уже знал весь лагерь. Удивительно, но даже самые конченные отморозки, самые отпетые хулиганы никогда не пытались её обидеть или задеть. Стоило какому-нибудь только что прибывшему в лагерь новичку, проходя мимо, презрительно и небрежно толкнуть её или бросить вслед что-нибудь грязное, как сразу же находилось несколько здоровенных лбов, которые угрюмо брали новичка в полукруг и интересовались:
- Ты чё, пацан, опух?.. Это же наша Алика...
И если новичок недоумевал, объясняли:
- Эту девочку - понял? Трогать нельзя. У неё мать была классная.
А Натка всё пыталась, но безуспешно, попасться как-нибудь на глаза Аликиному отцу. Однако Сергей практически не бывал в лагере. Натка, услышав от Алики, что отец её должен приехать, тут же хватала свою косметичку и яростно красилась. Но - бесполезно, без толку. Сергей словно бы не желал её замечать.
Однажды Натка получила письмо из дома. Она оставила письмо в комнате и за весь день у неё не было времени его прочесть. А вечером в лагере появился Сергей. Они с Аликой пошли на пляж, и Натке удалось пристроиться к ним.
Уже вечерело, звёзды мерцали сверху и Луна, отражаясь, плавала в тёплой воде. Она расплывалась, дробясь на маленькие жёлтые кусочки, которые шевелились в волнах, а после соединялись вновь, в единое целое.
Выкупавшись, Сергей и Натка сидели на берегу.
- Алика! - крикнул Сергей. - Давай к берегу! Простудишься!
Но Алика не отвечала. Она плавала далеко - там, где одиноко маячил, качающийся на волнах буёк, и скорее всего, ей было просто не слышно то, что кричал отец.
- Сергей, - набравшись решимости, произнесла Натка, - а что, Алика когда-нибудь мать свою видела? То есть... видела, конечно... но она её хорошо помнит?
Сергей помолчал, потом ответил:
- Немного помнит... Наверное, не очень хорошо...