Толька вытер лицо и, презрительно фыркнув, отодвинулся от Амьера.
— Ну и отлично! Допустим, знаю, — спокойнее продолжал Амьер. — Ну, а если бы? Тогда бы мы с тобой чего сделали? А?..
— Тогда бы и придумали, — вздохнул Толька.
— Что там придумывать? — быстро заговорил Амьер, глаза у которого энергично и зло заблестели. — Ушли бы мы с тобой в горы, в лес. Собрали бы отряд, и всю жизнь, до самой смерти, нападали бы мы на американцев, мочили бы этих козлов и не изменили, не сдались бы никогда. Никогда! — повторил он, прищуривая блестящие чёрные глаза.
Это становилось уже более интересным. Толька приподнялся на локтях и повернулся к Амьеру.
— Так бы всю жизнь одни и прожили в лесу? — спросил он, подвигаясь поближе.
— Зачем одни? Иногда бы переодевались и пробирались бы потихоньку в город. Встречались бы с патриотами. Ведь всех патриотов они всё равно не поубивают… Кто же тогда работать будет? Демократы, что ли, будут работать?.. Там одни гомики, пьянь и наркоши — какой от них америкосам толк?.. Я бы на месте американцев их бы вообще сразу в расход пустил… Вот. Ну а потом во время восстания бросились бы мы к городу, грохнули бы бомбами в американских солдат, в их штаб, в ворота тюрьмы, во дворцы к американским миллионерам, в офисы к мэрам и губернаторам — американским наместникам. Так им! Мочи этих гомосеков!
— Что-то уж больно много взрывать придётся! — засомневался Толька, приподнимаясь и потягиваясь. — Так, наверно, от России одни воронки останутся…
— И отлично, — ответил Амьер. — Так и надо. Если не умеют свободу ценить…
— Тише, Амьер! — зашипел вдруг Толька и стиснул локоть товарища. — Смотри, кто это?
Из-за кустов вышли несколько незнакомых людей кавказской наружности. Они почти не переговаривались, только иногда — мало и тихо, на каком-то непонятном для мальчишек языке.
В руках эти незнакомые люди держали какие-то крупных размеров свёртки и большие сумки, наполненные чем-то тяжёлым. По-видимому, кавказцы очень торопились. Они постояли немного, внимательно оглядываясь. Потом, уверенно раздвигая кустарники, один за другим исчезали в чёрной дыре, из которой ещё только совсем недавно выбрались мальчишки.
Не позже чем через десять-пятнадцать минут кавказцы вылезли обратно и поспешно скрылись в кустах.
Озадаченные мальчишки молча переглянулись, потихоньку соскользнули вниз и, осторожно пригибаясь, выскочили на тропку, которая вела по направлению к лагерю.
— Ты случайно не знаешь, где мой папа? — спросила Алика, когда они с Наткой вечером ложились спать. И добавила очень серьёзным, взрослым голосом: — Я переживаю всё время: боюсь, чтобы с ним не случилась беда.
— Нет, — ответила Натка. — Я твоего папу сегодня не видела.
Алика помолчала, подумала, повертелась под одеялом и неожиданно спросила:
— А у тебя, Натка, когда-нибудь случалась беда?
— Нет, не случалась, — не совсем уверенно ответила Натка. — А у тебя, Алика?
— У меня? — Алика запнулась. — А у меня один раз очень, очень большая случилась. Только я тебе про неё потом расскажу.
«У неё умерла мать», — почему-то подумала Натка, и, чтобы переменить тему, спросила, какие фильмы любит смотреть Алика.
С фильмов перешли на книги. Оказалось, что Алике нравится читать про войну и про подвиги.
— Я понимаю, что это не модно и не современно, — сказала она, как будто бы извиняясь, — но… такая я вот есть. Не модная и не современная. Не как все, короче.
И, пусть в голосе у неё прозвучало кокетство, говорила Алика искренне. Она действительно чувствовала себя несовременной девочкой и получала от этого удовольствие.
— Давай спать, Алика, — предложила Натка, потому что ей и правда хотелось спать. — Уже поздно.
Но Алике не спалось.
— А хочешь, я тебе дам почитать мою любимую книжку? Хочешь?..
— Хочу, — ответила Натка без большого интереса — она не читала ничего, кроме газет и иллюстрированных журналов.
Алика это почувствовала.
— Ты не бойся. Книжка не толстая. Ты её за один раз прочтёшь. — и добавила. — Это — сказка. Но только необычная. Это — военная, смелая сказка.
— Дай почитать, — попросила Натка, — Мне интересно.
У неё и в самом деле проснулось любопытство.