В городе с каждым днем росло возбуждение, доходящее чуть ли не до сумасшествия. Массы людей, бродившие по улицам, казалось, ждали лишь знака, сигнала – и взорвется напряжение, что-то непременно случится. Непрекращающиеся митинги парализовали жизнь города: заводы не работали, транспорт не работал, по улицам почти невозможно было пройти, полиция перекрыла мосты.
Порой Тася думала, что может встретить среди бастующих Лизу Бергман, от которой давно не приходило вестей. Впрочем, даже если она и была поблизости, разве разглядишь кого-нибудь в такой толпе?
С утра морозило, под ногами прохожих хрустел снег. Тася слегка поежилась, выйдя из института, и засунула руки в карманы. Люди кучками двигались в направлении Знаменской площади. Поколебавшись, она пошла следом, держась особняком.
Еще издалека она увидела, что площадь заполнена войсками и полицией: пешей и конной. Конные расположились перед Северной гостиницей, пешие – вокруг памятника Александру III и кучками по площади. Со стороны Невского проспекта виднелись серые шинели павловцев.
К подножию памятника со всех сторон напирали толпы народа – с криком, свистом и руганью. У Таси мелькнула мысль: не зря ли она пришла сюда? Не лучше ли было остаться сегодня в институте? Но менять что-либо поздно: ее окружили плотным кольцом, и обратно было не выбраться.
Солдаты подъезжали к народу, переругиваясь с ним. В толпе чувствовалась нерешительность. Но в этой нерешительности затаилось нечто мрачное – будто собирающаяся грозовая туча.
А толпа всё нарастала, шумела и вдруг запела. Плотной лавиной шли рабочие. Ветром трепало кумачовый флаг, который они несли с собой. Тася вставала на цыпочки, вытягивалась. Что же там происходит? Чего добиваются эти люди?
Конные полицейские медленно двинулись на толпу, обнажили шашки. Народ возмущенно зароптал. Однако пока никто не торопился пускать оружие в ход.
– Дело швах, – сказал кто-то рядом с Тасей.
– Канальи! – выкрикнул еще один голос.
Из толпы рабочих в жандарма и конных городовых полетели осколки льдин и камни. Захлопали револьверные выстрелы, появились дымки у подножия памятника: городовые стреляли в рабочих.
Толпа заколыхалась, двинулась, сжала со всех сторон. Тася запаниковала и попыталась пробраться к краю улицы, где было не так тесно. Но толпа подхватила ее, не давая вырваться, и понесла вперед. Взвыл женский голос. Следом еще один. На Тасю давили в спину и с боков, кто-то дышал в шею. Стало по-настоящему страшно. Ужасное чувство беспомощности, когда тебя несет разбушевавшейся людской стихией, и всё, что ты можешь – из последних сил держаться на плаву. Она уже сто раз прокляла свое любопытство, приведшее ее сюда – в самый центр беспорядков.
Прорвав оцепление, народ разлился по площади. Сразу стало свободнее дышать, и Тася заозиралась, судорожно размышляя, что ей делать. К краю площади не выбраться: идти против людского потока – безнадежное занятие. Оставалось маневрировать в толпе, не приближаться к памятнику, где продолжали стрелять, и не упасть – иначе раздавят.
Новые выстрелы заглушил единодушный крик:
– Урррааа!
Началась неразбериха, крики, сумятица. Невозможно было понять где кто. Тася в ужасе рванулась все-таки против течения, расталкивая окружающих локтями. Вдруг громко бахнуло – так, что заложило уши. А в следующую секунду она почувствовала сильный удар в спину, которую обожгло точно огнем, и потеряла сознание.
***
Темно. Неподалеку слышались тихие голоса, отрывки фраз:
– А вы всё грезите о Царствии Божием на земле… Правительством руководит только одно: страх за будущее… Россия сгнила…
Тася открыла глаза. Она лежала на животе в кровати, крепкие бинты стягивали ребра. Обстановка небольшой комнаты отличалась если не богатством, то во всяком случае достатком: резной туалетный столик, ковер на полу, бюро из красного дерева, бархатные портьеры на окнах, за которыми царила ночь, не разбавляемая даже светом фонарей.
Возле окна сидели двое молодых людей, чьи голоса Тася и слышала, еще не до конца придя в себя. Керосиновая лампа, стоявшая на бюро, бросала на их лица блики и тени. Один из них – темноволосый, с резкими чертами – показался ей смутно знакомым, но где она его встречала, припомнить не получалось.
– Тася, ты очнулась! – знакомый голос заставил дернуться, отчего вспыхнула боль в спине.
Рядом с кроватью сидела в кресле Лиза Бергман.
– Лиза?
Тася попыталась приподняться, но Лиза мягко надавила ей на плечи, не давая шевелиться.
– Лежи-лежи, тебе вредно двигаться.
– О, наша очаровательная гостья пришла в себя, – весело произнес один из молодых людей, вставая и подходя к ним.
Второй – невысокий, слегка полноватый блондин – молча последовал за ним.
– Где я? – спросила Тася. – Что происходит?
Последнее, что она помнила – то, как пыталась выбраться из бушующей толпы на Знаменской площади.
Поморщившись от боли, она все-таки немного повернулась на бок, чтобы удобнее было разговаривать. И поспешно натянула одеяло до подбородка, обнаружив, что на ней лишь легкая ночная сорочка.
– Тебя задело разорвавшимся снарядом, – ответила Лиза, – два дня была без сознания. Но теперь уже скоро встанешь на ноги. Хорошо, что я увидела тебя – а то затоптали бы.
Теперь Тася вспомнила, как слышала взрыв, и почувствовала горячую признательность к Лизе.
– Спасибо, – она улыбнулась, сжав ее ладонь.
– Мишу благодари, – Лиза усмехнулась, повернувшись к темноволосому молодому человеку. – Он вынес тебя на руках.
Тася смущенно посмотрела на него, встретив ироничный взгляд темных глаз. А Лиза продолжила:
– Это мой брат – я рассказывала тебе, помнишь? – Михаил Осипович Бергман.
– Рад знакомству, Наталья Кирилловна, – произнес тот с едва заметной усмешкой, не позволяющей принять всерьез светские манеры.
– И его друг, наш соратник: Петр Иванович Соколов.
Второй юноша улыбнулся и молча пожал Тасину ладонь. В нем чувствовалась серьезность и основательность, и он понравился Тасе гораздо больше Лизиного брата.
И тут до ее сознания дошли слова, что она два дня пролежала без памяти. Она испуганно расширила глаза, села на кровати, придерживая одеяло, и невольно вскрикнула: спину обожгло болью.
– Мне же надо в институт! Меня, наверное, потеряли!
– Успокойся ты, суматошная, – Лиза насмешливо улыбнулась. – Во-первых, ты еще не в состоянии ходить. А во-вторых, института больше нет.
Тася посмотрела на нее, не понимая.
– Что значит «нет»?
– То и значит, – Лиза пожала плечами.
– Дело в том, – вмешался Михаил, – что здание института представляет собой стратегически важный объект, и мы его заняли. Я ведь не ради развлечения приходил тогда к вам на бал…
От его слов в памяти что-то всколыхнулась, и Тася поняла, откуда знает его: он был тем самым юношей, который приглашал ее танцевать когда-то давно на Рождественском балу. Она мотнула головой, отгоняя воспоминания о беззаботной жизни: сейчас важнее другое.
– Но как же? – растерянно воскликнула она. – Что же будет с девочками? И со… всеми?
Михаил пожал плечами:
– Ничего страшного, не беспокойтесь: воспитанниц отправили по домам. Учителям тоже есть куда пойти. Решительное время требует решительных мер.
В голове не укладывалось, что перестал существовать институт, где прошла почти вся ее жизнь. Не хотелось верить в это.
– Лиза! – воззвала Тася к подруге. – Ты ведь тоже там училась! Как же ты…
– Успокойся, Тасенька, – снисходительно отозвалась она. – Миша правильно сказал: время такое. Никто не пострадал, в конце концов.
– Я должна идти! – Тася рванулась, попытавшись встать, но у нее закружилась голова и она вынуждена была опуститься обратно на кровать.