– Куда ты, сумасшедшая! Ночь на дворе, – Лиза досадливо вздохнула. – Да и не нужна ты там никому.
– В самом деле, Наталья Кирилловна, – вмешался молчавший до сих пор Петр, – вы бы лучше лежали. Это я вам, как медик, говорю.
Тася перестала вырываться и послушно легла. После бурного взрыва тревоги и тоски на нее накатила апатия. Сколько раз за последнее время она хотела уйти из института, но не решалась. А теперь жизнь распорядилась за нее, и стало безумно жаль прежнего: шумных, веселых девочек, годами не нарушаемый распорядок дня, строгую Maman, своих товарок, даже завистливую Людочку. Больше никогда это не вернется. Что теперь делать, что скрывает в себе будущее, Тася боялась даже и думать. Словно кто-то провел черту через ее жизнь. И она стояла по ту сторону, грустно смотрела за черту, понимая, что невозможно переступить ее и вернуться, и боясь встать лицом к тому, что впереди.
Тася вздохнула и устало закрыла глаза. Видимо, ее организм не совсем еще оправился после ранения, потому что она сама не заметила, как провалилась в тяжелый сон.
Когда Тася проснулась, в комнате было светло, из окон лился яркий солнечный свет. На этот раз она оказалась одна. Тася повернулась – от долгого лежания в одной позе затекло всё тело – и села. Хотя спина еще ныла, боль была вполне терпимой. Послышались шаги, и в комнату вошла Лиза с подносом с едой.
– Проснулась? – бодро поинтересовалась она. – А я как раз тебе поесть принесла.
Тася поняла, что действительно страшно проголодалась. Лиза подтащила небольшой круглый столик, на который поставила поднос, а сама села рядом на кровать.
– Времена сейчас тяжелые, особых яств у нас нет – уж не обессудь.
Тася пожала плечами – сейчас ей и печенье с чаем казалось пиром.
– Где мы? – спросила Тася, одновременно жуя вареную картошку.
Лиза фыркнула и заявила ужасно нравоучительным тоном:
– Забыла, чему в институте учили? Во время еды разговаривать строго запрещено!
Посмотрев друг на друга, они расхохотались. Вновь острой иглой кольнула в сердце ностальгия. Где теперь институт и та жизнь, в которой самой большой бедой было наказание за нарушение правил?
Уже серьезнее Лиза ответила:
– Это наша с Мишей квартира. То есть наших родителей. Но они вместе с Илюшей уехали в Крым еще два года назад, и теперь здесь наш штаб.
Тася кивнула.
– Что сейчас в городе происходит?
– Революция свершилась! – темные глаза Лизы вспыхнули торжеством. – Войска перешли на сторону рабочих. Министров всех сместили, теперь мы создаем новое правительство: Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
– А как же царь? – удивилась Тася.
– А что царь? – небрежно отмахнулась Лиза. – Его нет здесь – он в Ставке. Реальная власть в наших руках – он ничего не сможет сделать. Пытался уже: послал генерала Хабалова подавить восстание, да не вышло! Скоро и царя арестуем.
Тася пораженно покачала головой. Никак не получалось осознать, что это не сон, а происходит на самом деле. Слишком резко и неожиданно перевернулась привычная жизнь. Подумать только – арестовать царя!
– Ты присоединишься к нам? – с надеждой спросила Лиза. – Поверь: за нами будущее!
Тася кивнула: а что ей еще оставалось? Пойти всё равно некуда. Лиза просияла и осторожно обняла ее, стараясь не потревожить раны. И странным образом Тасе стало легче, сердце успокоилось. Во всяком случае, здесь ей рады, здесь Лиза, которая поддержит и не бросит.
Глава 5
Лиза умудрилась раздобыть Тасины вещи, оставшиеся в институте, и теперь хотя бы не приходилось волноваться, во что одеться. А вот деньги – заработанные в институте и оставшиеся от бабушкиного наследства – пропали бесследно. И Тася оказалась в положении приживалки. Лиза, заботившаяся о ней, словно о ребенке, ни малейшим намеком не указала ей на это, и всё равно Тася чувствовала себя неудобно и решила, как только окончательно поправится, найти себе какое-нибудь дело.
Следующие несколько дней она провела безвылазно в Лизиной квартире – Петр, закончивший, как выяснилось, медицинскую академию, запретил ей выходить на улицу, пока организм полностью не восстановится.
Тася выглядывала в окно, любопытствуя, что происходит в городе, но ничего не видела. По опустевшим улицам притихшего Петрограда ветер гнал бумажный мусор. Пестрые лоскуты бумаги, с присохшим на них клейстером, зловеще шурша, ползли вместе со снежными змеями поземки. Исчезли с ободранных и грязных улиц блестящие экипажи, нарядные женщины, офицеры, чиновники.
По ночам Тасю порой будил стук молотка: заколачивали досками двери магазинов. Ночью было темно – фонари не горели. Над городом выла вьюга, свистя по крышам. В темноте бухали выстрелы. Ночью было страшно.
Днем же на квартиру постоянно заходил кто-нибудь из их соратников – проводили собрания, получали распоряжения, просто отдыхали. К Тасе относились с настороженностью, холодно обращались: «Товарищ Преображенская», – и уходили в другую комнату. Лишь Михаил и Петр были доброжелательны, вежливо величали: «Наталья Кирилловна», – а в свободное время даже старались развлечь ее разговорами, сообщали новости.
А новости становились всё более ошеломляющими.
– Царь Николай отрекся от престола, министры арестованы, наследник – великий князь – сам отклонил от себя венец. Вся полнота власти передана народу, – сообщил однажды Михаил.
Он сидел за столом на кухне, закинув ногу за ногу и сцепив руки на колене. Наталья хлопотала у плиты, готовя обед. Она решила, что раз уж всё равно сидит целыми днями в квартире, то может хотя бы заниматься хозяйством. Дрова для растопки приходилось носить самостоятельно – дворники тоже увлеклись революционными волнениями и перестали поставлять дрова жильцам. Впрочем, Наталью эта часть не касалась – всегда находились мужчины, готовые помочь. Чаще всего этим занимался Петр: ежедневно заглядывал на кухню и интересовался, не нужно ли дров. Наталья с благодарностью улыбалась и старалась его чем-нибудь угостить.
– Кто же будет управлять страной? – спросила она, полуобернувшись к Михаилу и одновременно помешивая картошку с овощами на сковороде.
Он слегка улыбнулся – словно неразумному ребенку.
– Пока Временное правительство. А скоро состоятся выборы во Всероссийское учредительное собрание – всеобщим, равным и тайным голосованием.
Михаил говорил это так уверенно, словно ни капли не сомневался в наступлении светлого будущего чуть ли не завтра. Наталья поймала себя на том, что невольно любуется им. Он был красив – суровой мужской красотой. Но главное было даже не в этом, а в ощущении исходящей от него силы и спокойствия. Казалось, он может справиться с любой проблемой, для него не существует препятствий. Рядом с ним не страшно, что бы ни происходило. А больше всего Наталью завораживали его темно-карие, почти черные глаза, в минуты воодушевления озарявшие светом его лицо. И если пламя, горевшее в точно таких же глазах Лизы, порой пугало ее, то у Михаила, напротив – притягивало, как мотылька к огню.
И в то же время она робела его, смущалась и боялась сказать лишнее, в то время как с Петром чувствовала себя свободно и непринужденно, как с братом.
Только к середине марта Наталье позволили побывать на воздухе. Лиза однажды по секрету сообщила ей, что столь долгое заточение Петр предписал не столько из-за состояния ее здоровья, сколько из-за продолжавшихся в городе беспорядков.
– Сейчас-то волнения поутихли, а то приличной девушке было опасно из дому выйти, – пояснила Лиза.
– Ты же выходишь, – возразила Наталья.
– А я неприличная, – усмехнулась Лиза и в ответ на ее потрясенно расширившиеся глаза рассмеялась: – Да шучу-шучу, не делай такое лицо. У меня всегда с собой револьвер – пусть попробует кто-нибудь сунуться!
Да, Лиза сможет – Наталья в этом и не сомневалась. А сама она была далеко не уверена, что ей хватит духу выстрелить в человека, даже в целях самозащиты. Уж не говоря о том, что она и не умела оружием пользоваться.