Когда Петр объявил, что выпускает ее на свободу, присутствовавший при этом Михаил немедленно предложил ей сопровождение. Наталья с радостью согласилась: гулять одной после всего происшедшего было боязно. У Петра сделалось разочарованное выражение лица – словно он сам собирался сделать то же самое предложение, да не успел. Быстро распрощавшись, он поспешил уйти, сославшись на дела. Наталья удивленно посмотрела ему вслед, но предвкушение прогулки вскоре вытеснило из головы все вопросы.
Она так и носила серое форменное платье: удобно и практично, да и выбирать ей особо было не из чего. Быстро натянув пальто, шапку и теплые ботинки – на улице всё еще было по-зимнему холодно, – Наталья посмотрела на Михаила, давая понять, что она готова.
– Удивительная вы девушка, Наталья Кирилловна, – с легкой улыбкой заявил тот, галантно открывая перед ней дверь.
– Почему? – удивленно спросила она.
– Никогда прежде не видел, чтобы женщина так быстро собиралась. Да еще перед выходом в город.
Наталья пожала плечами: в институте их приучили уделять своему туалету минимум времени.
– А Лиза? – спросила она: ведь у подруги должны были остаться те же самые привычки.
Они спускались по широкой парадной лестнице, на стенах которой висели изящные бра, а на ступеньках лежала дорожка, правда, изрядно затоптанная.
– Ну, Лилёнок… – Михаил впервые улыбнулся тепло, без насмешки, и даже с нежностью. – Лилёнок – исключение из всех правил.
Наталья невольно улыбнулась в ответ. Она давно заметила, с какой нежностью Михаил относится к сестре. Порой та даже сердилась на чрезмерную опеку, при этом сама окутывала его неизменной заботой.
– Только не говорите ей, что я ее так называю, – тут же с деланно обеспокоенным видом добавил он. – Она не любит это детское прозвище. Говорит, давно из него выросла. А Лилёнок страшна в гневе.
Михаил в притворном ужасе расширил глаза, и Наталья рассмеялась.
– Ни в коем случае, – с заговорщицким видом заверила она. – Это будет наша тайна.
Они вышли из дома на Шуваловскую улицу – маленькую и тихую. Казалось, будто ничего не изменилось в Петрограде. Разве что швейцара не было в вестибюле. Но это впечатление рассеялось, стоило дойти до Невского проспекта.
Здесь в дыму и копоти двигались беспорядочные, пестрые толпы народа. В толпе шныряли продавцы папирос, спичек и краденых вещей. Никто не ходил по тротуарам – все почему-то выбрались на мостовую. И толпы солдат – не в строю, без офицеров…
Наталья на мгновение замерла, инстинктивно схватив Михаила за руку: скопления людей вызывали у нее неконтролируемый страх. Михаил ободряюще сжал ее ладонь и нервное напряжение отступило. Наталья благодарно улыбнулась, получив в ответ понимающий взгляд. Михаил не торопился выпускать ее ладонь, а она не стала ее отнимать.
Пронзительные голоса мальчишек-газетчиков выкрикивали совершенно непостижимые новости. Одни кричали, что война закончилась полным разгромом Германии, другие – что русские войска бежали с фронта, оставив его пустым, еще одни уверяли, будто Европа объединилась против России и скоро военные действия дойдут до столицы.
– Не обращайте внимания, – правильно истолковал Михаил ее расширившиеся глаза. – Они нарочно привлекают так покупателей. Всё это чушь.
Наталья понимающе кивнула.
На улице царил ужасный бардак: валялись обрывки плакатов и транспарантов, разбитые бутылки, какие-то вещи. Видимо, дворники тоже заразились духом революции и бросили убираться. Тут и там встречались длиннейшие очереди в магазины, в которых люди ворчали и негромко переругивались. Вид у них был замученный.
– Да, многое еще предстоит сделать, – пояснил Михаил на ее невысказанный вопрос. – Но мы справимся – теперь, когда власть в наших руках. Выйдем из войны, разберемся с беспорядками – и всё наладится.
В это не слишком верилось, но Наталья не стала спорить. Вместо этого она сменила тему:
– Я хотела бы что-нибудь делать, а не просто быть обузой для вас с Лизой. Не знаете, может, где требуются гувернантка? Или учительница в гимназию?
Михаил покачал головой:
– Вряд ли вы сейчас найдете что-нибудь – подождите, пока ситуация станет стабильнее. И вы нисколько не обуза для нас. Даже выбросьте подобные мысли из головы.
Это было сказано с такой искренностью и негодованием перед ее излишней щепетильностью, что Наталья не стала настаивать. Они дошли до Знаменской площади, и она с тоской посмотрела в сторону улицы, на которой располагался институт.
– Пройдем до института? – попросила она.
Михаил внимательно посмотрел на нее, но, к ее облегчению, ничего не спросил – только кивнул.
Здание института с виду ни капли не изменилось. Вот только оно казалось мертвым. Там, где прежде из раскрытых окон доносились веселые девичьи голоса, где у парадного входа стоял представительный швейцар, приветствуя проходящих, теперь было пусто и тихо. Стекла в окнах выбиты, дверь со скрипом болталась на петлях под порывами мартовских ветров.
Наталья нерешительно ступила на порог с ощущением, будто входит в склеп. Михаил молча следовал за ней, не пытаясь ни утешить, ни как-то прокомментировать, за что она была ему благодарна. Их шаги гулко звучали в пустых коридорах – таких знакомых коридорах, по которым Наталья сотни раз бегала и степенно ходила. Картины и портреты были сорваны со стен, краска поцарапана пулями и ударами штыков, кое-где висели разорванные флаги.
Наталья остановилась посреди классной комнаты, в которой когда-то занималась со своими кофульками. Где-то теперь ее девочки? Что с ними сталось? Большинство парт исчезло, а немногие оставшиеся были перевернуты и изрублены. Ком подкатил к горлу. Вдруг стало невыносимо душно. И, зажав ладонью рот, Наталья бросилась на улицу, не в силах оставаться в этом месте, где прошла почти вся ее жизнь. Жизнь, от которой не осталось ничего.
Михаил догнал ее у самого выхода, схватил за руку, сжав ладонь, по-прежнему ничего не говоря. Наталья, запрокинув голову, посмотрела в прозрачное весеннее небо, на тихо плывущие по нему белые облака. С их высоты, наверное, всё происходящее здесь внизу кажется таким мелким и незначительным… Наталья слабо улыбнулась и сжала в ответ ладонь Михаила.
– Спасибо. Вернемся домой? Я устала.
Он кивнул, улыбнувшись в ответ – той настоящей улыбкой, с которой говорил о Лизе. И эта улыбка смягчила резкие черты лица, делая его еще красивее.
***
Михаил оказался прав: в нынешние смутные времена гувернантка никому не была нужна. Наталья регулярно просматривала газеты, но вместо обычных объявлений их заполняли воззвания к революционной деятельности и окончанию войны. Наталья пробовала найти место в лицее или гимназии – безрезультатно.
– Милая барышня, мы не знаем, что будет с нами завтра. Учеников почти не осталось. Зачем нам новые учителя? – неизменно слышала она в ответ.
Пришлось временно бросить поиски в надежде, что со временем, когда пройдет неразбериха, ситуация изменится. В конце концов, учителя всегда будут нужны, пока есть дети. А тем временем от нечего делать Наталья стала всё чаще бывать на собраниях.
Вместо обещанного улучшения резко ухудшилось положение с продовольствием. Приходилось часами стоять в очередях, чтобы купить хоть какие-нибудь продукты. Начались перебои с хлебом. Но никого из революционеров это не волновало: все были настроены оптимистично и считали, что это лишь временные трудности.
Наталья обычно садилась в дальний угол. Единственная керосиновая лампа, стоявшая на столе, за которым сидел – или стоял – очередной выступающий, создавала небольшой круг желтого света. Вся остальная комната терялась во тьме. Наталья сидела тихо, не участвуя в дебатах – только слушая и пытаясь понять. На нее поначалу косились, но быстро привыкли. Тем более к ней с доверием относился Михаил, а его в группе уважали.
– Заводы работают в убыток, товарищи! – вещал один из участников – Наталья никогда не могла запомнить их имена. – Те, что еще остались. Так нам скоро не на что будет жить.