«Интересно, – подумала Наталья, – а сам он говорит не такие же сладкие речи? И чем его речи отличаются от речей правительства?»
– Народу нужен мир, народу нужен хлеб, народу нужна земля. А вам дают войну, голод, бесхлебье, на земле оставляют помещика. Я благодарю вас за то, что вы дали мне возможность вернуться в Россию. Вы сделали великое дело – вы сбросили царя. Но дело не закончено, нужно ковать железо, пока оно горячо. Да здравствует социалистическая революция!
Наталья сильно сомневалась, что свержение царя было таким уж великим делом, но в том, что народу нужен мир и хлеб, он был прав.
Речь встретили восторженными криками. Говорил Ленин страстно и убедительно – Наталья чувствовала, как невольно заражается его пылом. Рядом с ней кто-то прочувствованно произнес:
– Вот это человек!
Сквозь толпу пробралась группа женщин, неся большой каравай с солью. Ленин благосклонно принял подношение, прошел в царские комнаты, где его встречала отдельная делегация. А некоторое время спустя, вернувшись, снова забрался на броневик. Зарычав, броневик тронулся с места – и вся толпа за ним – по темным ночным улицам Петрограда.
Из толпы снова появилась радостная Лиза. Они с Михаилом обменялись счастливыми удовлетворенными взглядами. Наталья и сама испытывала странное воодушевление, будто в преддверии чего-то нового и непременно прекрасного.
***
Воодушевление возросло, когда в июне армия Юго-Западного фронта захватила Галич и продвинулась в направлении Калуша. Все газеты в один голос восторженно кричали о скорой победе и наперебой хвалили генерала Корнилова.
Однако надежды не оправдались – небольшая победа не повлекла за собой никакого перелома в войне, и всё пошло по-старому. Народ снова приуныл, а с фронта продолжали потоком идти дезертиры. Поговаривали, будто правительство собирается ввести смертную казнь, чтобы остановить бегство солдат. Петроград гудел как улей: возмущались, что смертную казнь отменили не затем, чтобы вернуть ее для несчастных отчаявшихся людей.
К лету усугубился продовольственный кризис. Совсем не стало молока, почти невозможно было достать яйца и овощи. Не хватало дров.
– Это из-за расстройства железных дорог, – как-то пояснил Петр, когда Наталья пожаловалась на нехватку продуктов. – Рабочей силы не хватает – половина на фронте, другая половина без конца бастует. Вот и происходят сбои с транспортом – что с речным, что с железнодорожным. Да еще и из некоторых провинций запретили вывоз продуктов.
Наталья сокрушенно покачала головой:
– Боюсь думать о том, что мы будем делать зимой.
Петр безнадежно махнул рукой:
– Что зима? Я бы беспокоился уже об осени.
Наталья зябко поежилась – несмотря на влажную летнюю жару, стало холодно. Будущее страшило. Только когда рядом был Михаил, он словно заражал ее своим несокрушимым энтузиазмом, заставляя забывать о любых трудностях.
Тем июльским днем Наталья возвращалась после похода по магазинам – приходилось обходить чуть ли не полгорода, чтобы найти более-менее приличные продукты. Со стороны Невского проспекта послышался шум – точно шла громадная толпа. Поколебавшись, Наталья направилась в ту сторону – посмотреть, что происходит. И тут же возникло чувство дежа вю, от которого в душе поднялась паника.
Тысячи солдат с полной боевой выкладкой и рабочих с красными знаменами «Вся власть Советам!» шествовали по улице. Многие были с женами и детьми. Шествие сопровождали легковые автомобили и военные грузовики. Толпа двигалась в сторону Мариинского дворца, где располагалось Временное правительство. Часть демонстрации отделилась, похоже, направляясь к Таврическому дворцу.
Наталья испуганно отшатнулась, прижавшись к стене дома – после ранения в феврале такие демонстрации внушали ей ужас. Впрочем, никто не обратил на нее внимания, и она бегом помчалась домой – подальше от беспорядков. Уже заходя в подъезд, она услышала отдаленные оружейные выстрелы и пулеметную стрельбу. «Когда же это закончится!» – в отчаянии подумала Наталья, поспешно закрывая за собой дверь.
Ни Лизы, ни Михаила дома не было, и в пустоте квартиры стало жутко. Особенно когда начали сгущаться сумерки. Под окнами то и дело проезжали машины, в которых сидели вооруженные пулеметами люди с красными флагами в руках. Наталья пыталась занять себя чтением, но не могла сосредоточиться, поминутно вздрагивая от криков и выстрелов, доносившихся снаружи.
Лиза и Михаил вернулись вместе за полночь. Выглядели они уставшими и раздраженными. К тому времени стрельба и шум на улицах прекратились, воцарилась тишина, которая, однако, не приносила облегчения.
– Черт-те что творится! – в сердцах воскликнул Михаил, плюхнувшись в кресло. – К чему эти беспорядки? Чего добивались? Нельзя захватить власть, пока большинство рабочих нас не поддерживает.
– Идиотизм, – согласилась Лиза, сев на диван рядом с Натальей и устало прикрыв глаза. – Только настроили против себя Временное правительство и дали повод для санкций.
Ее слова подтвердились уже на следующий день. Когда выступления повторились, правительство приняло серьезные меры, чтобы успокоить восставших, а большевиков обвинили, как зачинщиков. Наталья теперь боялась выходить из квартиры, и новости она большей частью узнавала от Михаила.
– Правительство воспользовалось предлогом, чтобы убрать наш штаб из особняка Кшесинской, – мрачно сообщил он еще через день. – Давно об этом мечтали, а тут такой случай. И ведь сами же – сами! – дали повод. И вот пожалуйста – конфисковали оружие и арестовали несколько наших. А в довершение всего – вот это!
Михаил раздраженным жестом протянул Наталье газету «Живое слово». Там под громким заголовком «Ленин, Ганецкий и Козловский – немецкие шпионы!» следовала разгромная статья, утверждавшая, что главари большевиков, получили заказ от Германии уничтожить Россию и все их действия (в том числе и последнее восстание) направлены к этой цели.
– Это ж надо сочинить такой бред! – возмущался Михаил.
Наталья же подумала: а не было ли в обвинениях доли правды? Она бы не удивилась. Однако озвучивать свои мысли не стала.
Когда пару дней спустя Наталья решилась выйти в город, весь он гудел от слухов о контактах большевиков с Германией. Об этом говорили все: мальчишки-разносчики, дворники, продавцы, прохожие останавливались, чтобы обсудить всё ту же тему. «Ленин – провокатор», – так и слышалось со всех сторон. Газетчики кричали, что обвинения в сговоре с врагами – установленный факт.
Дома Наталья спросила Лизу, что она думает о них (задать этот вопрос Михаилу она ни за что не решилась бы). Лиза возмущенно отвергла инсинуации, чего, в общем-то, Наталья и ожидала. При первом представившемся случае она спросила мнение Петра.
– Честно говоря, не знаю, – задумчиво ответил он. – Не хотелось бы верить, но боюсь, слухи все-таки могут оказаться правдой.
Наталья кивнула, соглашаясь – примерно то же самое думала и она.
Естественным следствием слухов стала травля. К тому же небольшой успех на Юго-Западном фронте прервался контрнаступлением германских войск. Солдаты отказывались воевать, успешно начатое наступление остановилось, русские войска несли тяжелые потери. Наталья читала газетные отчеты о положении на фронте со всё возрастающим беспокойством. Она могла понять уставших, измученных людей, стремившихся вернуться домой. Но неужели они не сознавали, что дезертирство приведет не к миру, а к захвату России Германией? Неужели ни у кого не осталось стремления защищать Родину?
День спустя мрачный Михаил сообщил, что правительство отобрало у большевиков не только особняк Кшесинской, но и Петропавловскую крепость. На Неве развели мосты, чтобы помешать рабочим и солдатам, участвовавшим в восстании, скрыться в фабрично-заводских районах левого берега. Запретили собрания на улицах. Вышел приказ сдать всё оружие.
– Керенский призывал проклятия на головы восставших, обвинял их в предательстве Родины, – устало рассказывал Михаил вечером за ужином. – Он издал приказ об аресте Ленина. Но Ленин не виноват в этом глупом восстании! Конечно – нашли козла отпущения! Теперь все шишки повалятся на большевиков.