Корнилов в ответ опубликовал обращение, в котором обвинил Керенского, Временное правительство и большевиков в сговоре с германским Генеральным штабом. Михаил с презрительной гримасой показал Наталье газету с этим воззванием. Оно показалось ей ужасно пафосным и неискренним. А главное – заставляло опасаться того, что начнется гражданская война. Как будто им не хватало затянувшейся войны с Германией!
На последнее воскресенье августа назначили празднование полугодового юбилея Февральской революции. Вчетвером – Наталья, Михаил, Лиза и Петр – вышли из дома, чтобы принять участие в праздничной демонстрации. На улице сияло солнце, теплый воздух был кристально чистым. Крупные буквы плакатов, во множестве расклеенных по городу, напоминали о массовых митингах, которые должны были состояться в главных собраниях и концертных залах.
Самое большое собрание образовалось в Смольном, который с начала августа стал штаб-квартирой Совета. Там шли оживленные дебаты об угрозе контрреволюции. Среди собравшихся ходили слухи о разрыве между Керенским и Корниловым и о том, что Корнилов ведет войска в столицу, чтобы захватить власть.
– Само Временное правительство создало почву для контрреволюции. Только проведение решительной программы «Республика, мир и хлеб» может вселить в массы доверие к власти, – вещал один из ораторов – молодой человек в тужурке.
– Неужели правда? – с беспокойством спросила Наталья. – Ведь тогда война…
Михаил хмуро кивнул, но тут же ободряюще улыбнулся ей:
– Может, прямого столкновения и не случится. Надо постараться остановить Корнилова, пока он не дошел до Петрограда. И ради этого можно временно объединиться с правительством.
На эту-то задачу кинули все силы. День, предполагавшийся стать праздником, превратился в немного суматошную, но четко организованную работу. Лиза бегала по городу, организовывая систему связи с посыльными от каждого района при штаб-квартире Петербургского комитета и круглосуточные дежурства. Петр с Михаилом сосредоточились на военном планировании и общей организации не только большевиков, но и других левых групп, направляя все ресурсы на борьбу с Корниловым. Наталья отправилась в штаб для изготовления листовок, призывающих рабочих и солдат к оружию.
В помещении военки стоял гвалт: разговаривали люди, шумели печатные машины. В комнатах теснились солдаты, рабочие, пропагандисты, агитаторы. Вся эта толпа шумела, двигалась, торопилась, брала газеты, листовки, книжки, вливалась в помещение и выливалась из него.
Неподалеку от Натальи какой-то рабочий требовал немедленно направить к ним на завод агитатора, поскольку военный наряд солдат только что отказался повиноваться офицеру-черносотенцу и необходимо использовать это настроение. Другой рабочий требовал литературы для распространения в расположенной по соседству с заводом воинской части. В дальнем углу группа рабочих договаривалась с двумя солдатами, как наладить вынос винтовок из цейхгауза. Шум, толкотня, новые группы солдат и рабочих, вливавшихся в помещение, беспрерывные телефонные звонки.
Наталья привычно не обращала внимания на окружающую обстановку, сосредоточившись на работе: отточенными жестами заправляла бумагу, опускала раму, нажимала рычаг, вынимала и складывала в стопку готовые листовки.
– Как дела? – раздался за спиной негромкий голос, однако пробившийся сквозь царящий вокруг гомон.
Наталья вздрогнула, резко обернувшись, и обнаружила улыбавшегося Михаила.
– Извините, что напугал, – покаялся тот с веселыми искрами в глазах.
Наталья улыбнулась в ответ. Вопреки любым трудностям и тревогам, стоило ей увидеть Михаила, как в груди разливалась безудержная радость. Это одновременно смущало и окрыляло ее. Особенно, когда он вот так смотрел – с теплотой и любованием в темных глазах.
С трудом заставив себя отвести взгляд, Наталья вернулась к работе.
– Всё в порядке. А у вас?
– Прекрасно. Вооружаем гарнизоны, ведем агитацию среди почтово-телеграфных и железнодорожных служащих, и среди вражеских частей. Рабочие на всякий случай роют окопы и возводят баррикады на южных подступах к городу. Но это лишь предосторожность – уверен, Корнилов до Петрограда не дойдет.
Наталья научилась доверять его оценке событий – Михаил редко ошибался, – и от его слов сразу стало спокойнее, а напряжение, сковывавшее ее весь день, отпустило.
– Я ненадолго – иду сейчас разбирать железнодорожные пути.
Значит, он помнил о ней даже в такой суматохе и зашел проведать. От понимания этого губы тронула счастливая улыбка и вспыхнуло тепло в сердце. Михаил пообещал, что вечером зайдет, чтобы проводить ее домой, и исчез. Весь оставшийся день улыбка не сходила с лица Натальи, которая с трудом сдерживала желание начать напевать что-нибудь веселое.
***
Несколько следующих дней прошли в напряженном ожидании. Однако, несмотря на трудности и угрозу гражданской войны, Наталья никогда еще не была так счастлива. Она печатала листовки, разносила их, бегала по различным поручениям и сделала бы что угодно ради одобрительной улыбки Михаила и восхищения в его глазах.
Тридцатого августа всё внезапно закончилось: мятеж был подавлен без единой стычки между войсками Корнилова и силами правительства. Подрывную работу провели столь хорошо, что солдаты сами отказались идти на Петроград. Да и невозможно стало продвижение: железные дороги встали, служащие отказывались перевозить войска. Корнилову ничего не оставалось, как сложить оружие и сдаться на милость Керенского, который тут же переназначил генералов и провозгласил себя верховным главнокомандующим. И воспользовался сложившейся ситуацией, чтобы начать создавать авторитарное государство.
Действия Керенского вызвали новую волну возмущения правительством. В столице снова начались волнения, не дошедшие до уровня серьезных беспорядков, но всё же достаточно серьезные. Все демонстрации шли против Временного правительства. Наталья в них не участвовала, но видела издалека несколько шествий с плакатами: «Долой десять министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!»
Петроград волновался и бурлил, политические партии грызлись друг с другом, авторитет Керенского рухнул окончательно. Ситуация с продуктами и топливом стала еще хуже: приходилось прикладывать немало усилий и выстаивать бесконечные очереди, чтобы достать хоть какую-то еду. Хлеб – да и многие другие продукты – стали выдавать только по карточкам. Наталья с института привыкла довольствоваться простой пищей, без изысков, но сейчас не хватало самого необходимого. Товарищи из кружка подсказывали места, где можно разжиться хотя бы картошкой и крупами – о хлебе почти и не помнили, он представлялся чем-то празднично-сказочным. И всё же среди них царило воодушевление.
– Это потому что беспорядки и трудности упрочивают наши позиции, – пояснила Лиза как-то вечером, когда они вдвоем чинили одежду, сидя возле керосиновой лампы. – Чем больше люди недовольны правительством, тем охотнее поддержат нас.
– Да, но сможем ли мы справиться с ситуацией? – спросила Наталья, отрывая зубами нитку.
– Конечно! – Лиза возмущенно фыркнула, ни секунды не сомневаясь во всемогуществе партии.
Наталья вздохнула. Временами ей становилось страшно, но она усиленно гнала это чувство, убеждая себя, что надо только немного потерпеть.
К облегчению Натальи, уличные демонстрации вскоре прекратились, по городу стало можно ходить, не опасаясь быть втянутой в очередную передрягу.
В тот день она вернулась домой после очередного бесконечного стояния в очередях за продуктами и обнаружила у подъезда Петра – явно кого-то поджидавшего. Он радостно улыбнулся при виде нее, предложил донести сумки, а потом нерешительно спросил:
– Наталья Кирилловна, не хотели бы вы погулять? В последнее время было столько волнений… Я… Думаю, неплохо было бы немного отвлечься и отдохнуть…
Он замолчал, крутя в руках черный картуз и опустив взгляд под ноги. Наталья подумала, что Михаил с Лизой вернутся еще не скоро, ужин приготовить она успеет. Так почему бы действительно не отдохнуть? И она согласилась. Петр просиял такой счастливой улыбкой, что на мгновение Наталья засомневалась – а не зря ли она приняла его приглашение? Но тут же отбросила эти мысли.