– Товарищи, без приказа не стрелять!
Сигналом к решительному наступлению должен был послужить красный фонарь, зажженный на флагштоке Петропавловской крепости. Наталья постоянно поглядывала в ту сторону, но время шло, а фонарь так и не загорался.
Войска приходили в отчаяние и всё сильнее нервничали, требуя немедленно вести их к решительной схватке. Наталья слышала, как Миша успокаивает их, объясняя:
– Боевой дух защитников правительства ослабевает: с каждый часом они убеждаются, что помощи им не дождаться. Они сами сложат оружие, и мы сможем избежать кровопролития.
Смысл в этом, конечно, был, вот только уставшие от бездействия, голодные и замерзшие солдаты не очень-то готовы были его принять. Однако ропот несколько поутих, когда из Смольного пришел приказ послать правительству ультиматум с предложением сдаться. Быстро собрали делегацию, которую возглавил Миша.
К этому времени большая группа юнкеров покинула дворец, забрав с собой четыре пушки. А следом появился казак-парламентер, который сообщил:
– Мы не желаем более оставаться во дворце. Нас туда завели обманом, и мы хотим уйти. Но прошу не позорить нас и выпустить с оружием.
Наталья видела, что Миша и другие руководители не вполне доверяют заверениям казака, боясь, что они хотят устроить обход с тыла. Однако после быстрого совещания решили их выпустить. Казаки вышли по набережной и спокойно удалились. Наталья облегченно выдохнула – не обманули. Пока они шли, осаждающие кричали оставшимся защитникам, предлагая сдаваться.
– Умрем, но не сдадимся! – крикнул в ответ грубый, но определенно женский голос.
Наталья удивленно посмотрела на Лизу: неужели там женщины с оружием?
– Женский батальон, – пожала та плечами.
Наконец, отправилась делегация. Наталья с замирающим сердцем наблюдала, как в темноте они проходят сквозь ряды осаждающих, пересекают пустое пространство между противниками. А вдруг юнкера начнут стрелять, не обратив внимания на парламентерский белый флаг? Казалось, сердце бьется в такт каждому Мишину шагу. Но вот они приблизились к баррикаде из дров и исчезли за ней в полной тишине.
Время тянулось ужасающе медленно. Грозная тишина царила на Неве. Одинокие оружейные выстрелы еще больше сгущали напряженность вечера. А парламентеры всё не возвращались. Наталья считала не то что минуты, а секунды, до боли в глазах вглядываясь в темноту – не появятся ли. Лиза стояла рядом, напряженная как струна, точно так же не отрывая глаз от входа в Зимний.
Когда они, наконец, вышли из здания – живые и невредимые – Наталья испытала такое облегчение, что едва подавила желание броситься Мише навстречу. Лиза выдохнула и улыбнулась. Однако парламентеры не казались довольными.
– Правительство отказывается сдаваться, – сообщил Миша и пожал плечами: – Глупо с их стороны. Их минуты сочтены в любом случае.
Снова началось изматывающее ожидание, прерываемое короткими перестрелками потерявших всякое терпение войск с юнкерами.
Вдруг сбоку что-то рвануло, осветив темное небо, и тотчас же над темно-красной полосой дворца сверкнуло в высоте гигантской ракетой. Дала залп «Аврора». Наталья вздрогнула. Гул выстрела оглушил и пронесся раскатом далеко по городу, покрыв своим ревом и тарахтенье ружейной перестрелки и гудение трамваев, беспечно ползущих по улицам.
Снова удар. Снова осветилось небо. После третьего выстрела освещение во дворце и перед ним на набережной погасло.
– Ну наконец-то! – удовлетворенно заметил Миша.
Солдаты немедленно ободрились, зашевелились.
– Почему не долетели снаряды? – поинтересовалась Наталья.
– Их и не было: стреляли холостыми – это пока предупреждение, – объяснил Миша.
После залпа «Авроры» из Зимнего ушла еще группа юнкеров. Решили немного подождать, чтобы все, кто захочет, смогли покинуть дворец. На некоторое время воцарилось жуткое молчание.
Но вот началась усиленная перестрелка, длившаяся невыносимо долго и безрезультатно. Наталья с Лизой держались в стороне, чтобы не попасть на линию огня, лишь наблюдали. Миша мелькал тут и там, руководя осадой.
Следующий залп с «Авроры» был уже боевым снарядом. Снова громыхнуло, огненная вспышка врезалась в стену дворца, освещая ночное небо. Полетели известка, кирпичи, стекла.
Следом начали стрелять из Петропавловской крепости. Большинство снарядов с грохотом, от которого закладывало уши, разрывались над Невой, не причинив вреда, но один из них разрушил часть карниза на Зимнем, а взрывом другого разбило угловое окно на третьем этаже.
Не выдержал женский батальон – сдался. Затихшая из-за этого перестрелка быстро возобновилась.
Когда смолкли дикие завывание и грохот пушек с Петропавловской крепости, в воздухе, заглушая сухую непрерывную дробь пулеметов и винтовок, раздалось сплошное победное: «Ура!» В одно мгновение и баррикады, и их защитники, и наступающие слились в одну темную сплошную массу. А в следующий миг победный крик звучал уже по ту сторону баррикад.
Немногие оставшиеся юнкера почти не оказывали сопротивления, и осаждавшие свободно проникли во дворец. Первым внутрь пробрались матросы и павловцы – через окна со стороны Эрмитажа. Наталья видела, как они расчищают себе дорогу – иногда простым напором, иногда бросая гранаты. Сама она – в отличие от Лизы, бегущей чуть ли не в первых рядах – туда не пошла, решив подождать исхода снаружи.
Снова потянулось для нее нервное ожидание, на этот раз закончившееся гораздо быстрее. Вот уже конвой вооруженных матросов и красногвардейцев выводит на площадь кучку измученных министров – человек десять-пятнадцать. Наталья немедленно оказалось рядом с Мишей, с облегчением убедившись, что ни он, ни Лиза не пострадали в перестрелке внутри дворца. Он мимолетно улыбнулся ей, но тут же отвлекся, когда из толпы раздались яростные крики:
– Немедленно расстрелять всех членов Временного правительства!
При взгляде на опьяненную победой вооруженную толпу Наталье стало дурно – ведь разорвут на кусочки, не разбираясь. Еле-еле удалось успокоить солдат и матросов и спасти министров от расправы. И в который раз Наталья поразилась умению Миши убеждать лишь несколькими словами. Даже неуправляемая революционная толпа подчинялась ему почти немедленно. Поняв, что расправа откладывается, пленные министры выдохнули с явным облегчением. Наталье стало их жалко. Они затравленно оглядывались, поскольку, перестав требовать расправы, солдаты не отказывали себе в удовольствии осыпать их насмешками и оскорблениями.
Миша отправил одного из конвоиров на поиски машины, чтобы отвезти арестованных в Петропавловскую крепость, однако тот вернулся ни с чем: нигде поблизости машин не обнаружилось.
– Что ж, придется вести пешком, – нахмурился Миша.
Наталья понимала его недовольство – вести арестованных пешком, значит, прорываться сквозь жаждущие расправы толпы. Но выбора у них не было.
Впрочем, до Троицкого моста добрались относительно спокойно. Если не считать того, что в городе слышался треск оружейной и пулеметной стрельбы. На улице там и тут мелькали небольшие кучки народа. Долетали отдельные возгласы и крики. Наталья вздрагивала каждый раз, нервно оглядываясь, пока Миша не взял ее за руку, легонько сжав ладонь. Почему-то страх отступил, сменившись радостной уверенностью.
Едва процессия вступила на Троицкий мост, как с той стороны появился автомобиль, несущийся прямо на них.
– Стой! Стой! – закричали конвоиры.
Автомобиль остановился, но кто-то из него тут же начал стрелять. Услышав выстрелы, пулеметчики из Петропавловской крепости тоже открыли огонь. Все бросились врассыпную и на землю. Поднялась ответная стрельба. Прижавшись к земле, Наталья все-таки набралась мужества приподнять голову, чтобы наблюдать, как Миша и еще кто-то из руководителей бросились к автомобилю, крича:
– Свои, свои!
И действительно – все оказались свои. Матросы ругались такими словами, что Наталья невольно покраснела. Бедного шофера чуть не избили. Наконец, порядок восстановили, министров снова окружили конвоем. Наталья вскочила, отряхивая платье, и вдруг поняла, что не видит одного человека.