– А где Лиза? – с беспокойством спросила она у Миши.
Тот огляделся, не найдя сестру среди окружавших министров людей, слегка нахмурился. Быстро переговорил с другим руководителем, который и повел арестованных дальше, а сам принялся внимательно осматривать мостовую. В ходе этой глупой перестрелки пострадало несколько человек, вокруг которых теперь суетились товарищи, перевязывая раны.
Сердце Натальи замерло в нехорошем предчувствии. Она шагнула к сидевшим прямо на тротуаре тут и там людям. Еще раз шагнула. И замерла, когда услышала, Мишин вскрик:
– Лиза!
Наталья резко повернулась, увидев, как он опустился на колени рядом с лежавшим на земле телом. К тому времени, как она на внезапно ставшими ватными ногах добралась до него, рядом с Мишей уже сидел какой-то парень, говоривший:
– Ничего не поделаешь. Выстрел прямо в сердце. Не повезло бедняге.
Наталья замерла, не в силах поверить своим ушам. На мокрых плитах тротуара под все еще моросящим дождем лежала Лиза – бледная, с темным пятном на груди. «Не может быть, не может быть, не может быть…» – без конца билось в голове. Внезапно Наталья очень четко ощутила, как промокшая одежда неприятным холодом касается кожи.
– Миша… – хрипло позвала она, даже не заметив, как впервые назвала его просто по имени.
Он не отреагировал, с выражением растерянного недоверия глядя на неподвижное тело сестры. Наталья опустилась рядом, обняв его за плечи, пытаясь хоть как-то поддержать. Он даже не пошевелился. Она знала, как трепетно он любил Лизу: она была младше всего на пять лет, но он относился к ней почти как к дочери. Тот парень ушел, занявшись другими пострадавшими, и некоторое время они молча неподвижно сидели. Наталья пыталась осознать случившееся – всё как-то не верилось, казалось, будто это ошибка, Лиза сейчас очнется…
Но вот Миша пошевелился, наклоняясь к Лизе, сбросив руки Натальи со своих плеч. Его волосы мокрыми волнистыми прядями упали на лицо, но он не убирал их. Ни слова не сказав, не глядя на Наталью, будто ее здесь и не было, он поднял тело Лизы на руки и встал, решительно зашагав в направлении дома. Наталья, всхлипнув, поспешила за ним. Всё было точно в тумане, она двигалась, ничего не видя вокруг, и так и не поняла, как они добрались до дома.
Глава 7
Позже Наталья узнала, что ночью после взятия Зимнего Ленин объявил на Съезде Советов, что Временного правительства больше не существует. Под бурные овации. Меньшевики в качестве протеста покинули собрание, тем самым отдав большевикам всю полноту власти. А ранним утром голосование узаконило создание революционного правительства. Хмурый туманный рассвет ознаменовал наступление новой эпохи.
Но сейчас Наталье было не до политики и не до свершившегося переворота. Не спрашивая Мишу, она договорилась об отпевании Лизы. Она внутренне готовилась к его возражениям, но он на удивление промолчал. Он вообще стал безучастен ко всему окружающему – будто его выключили. У Натальи сердце разрывалось от вида всегда полного жизни и энергичного Миши в таком состоянии. Она тоже оплакивала Лизу, которая стала ей сестрой, но он беспокоил ее гораздо больше.
Вернувшись с похорон, он заперся в своей комнате. Наталья попробовала позвать его поесть, но он не ответил – ни когда она стучала в дверь, ни когда пыталась заговорить. Из его комнаты вообще не доносилось ни звука. Обеспокоенная Наталья решилась войти без приглашения. Глубоко вздохнув, она толкнула дверь, которая, к счастью, оказалась незапертой.
Миша стоял у окна, безучастно глядя на улицу и явно ничего там не видя. От выражения его лица – а точнее полного отсутствия всякого выражения – у Натальи больно сжалось сердце. Еще несколько секунд она колебалась, набираясь храбрости, а потом подошла и крепко обняла его. Миша вздрогнул, сделал движение, как будто собирался оттолкнуть ее, но передумал. И в следующее мгновение его руки обернулись вокруг ее плеч, притягивая ближе к себе. Наталья прижалась к его груди, пытаясь вложить в свое объятие всю любовь и сострадание, и Миша, судорожно вздохнув, зарылся лицом в ее волосы, стиснув ее почти до боли. Они долго так стояли, не разговаривая и не двигаясь, но Наталья каким-то шестым чувством поняла, что сделала всё правильно – именно это сейчас было нужно Мише.
Наконец, он немного отстранился, и она подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо.
– Спасибо, – произнес он так хрипло, словно долго плакал, однако глаза его были сухи, только блестели лихорадочным огнем.
Наталья пожала плечами – она сделала бы для него что угодно. Будто что-то прочитав в ее лице, Миша вдруг улыбнулся – слабо и грустно, но все же улыбнулся. И Наталья облегченно вздохнула, улыбнувшись в ответ. Самое тяжелое позади, теперь они могут жить дальше.
***
Еще несколько дней Петроград сотрясали беспорядки, восстания юнкеров, забастовки на почте, электрической станции, на железной дороге. А вскоре сбежавший Керенский, наспех собрав войска, двинулся на столицу и занял Гатчину. Однако это ему ничего не дало: его войска тут же начали брататься со столичными и Гатчину освободили. Генерала Краснова арестовали, а Керенский снова скрылся.
Обо всем этом Наталья узнала гораздо позже – из газет, когда решила, что пора начинать что-то делать и хотя бы найти себе работу. Именно в поисках объявлений она и просматривала газеты. Судя по статьям, беспорядки быстро прекратили, да и восстаний было не так уж много. Что не могло не радовать: революционных волнений с нее уже хватит – насытилась до конца жизни.
Но когда Наталья в первый раз после похорон вышла из квартиры, она не узнала Петрограда. Миша с утра куда-то исчез – Наталья не спрашивала, она теперь ни о чем его не спрашивала, – и она решила пройтись по магазинам, а заодно попытаться найти место в какой-нибудь гимназии.
По опустевшим улицам холодный ветер гнал бумажный мусор – обрывки военных приказов, театральных афиш, воззваний к совести и патриотизму народа. Пестрые лоскуты бумаги, зловеще шурша, ползли по присыпанным первым снегом камням мостовых. С ободранных и грязных улиц исчезли праздные толпы, блестящие экипажи, нарядные женщины, офицеры, чиновники. Город словно вымер.
По ночам Наталья часто слышала стук молотка, и только теперь поняла, что он означал. Двери в большинство магазинов были криво заколочены досками. Витрины опустели. Лишь кое-где еще оставались: там – кусочек сыру, тут – засохший пирожок. Наталья почти с ужасом шла по безлюдным улицам, чувствуя, как ее пробирает дрожь – не столько от порывов ледяного ветра со снегом, сколько от этой непривычной и жуткой картины.
Несколько раз Наталье попадались небольшие группы решительных людей с красной звездой на шапках и с винтовкой через плечо. Видимо, патрули. Они подозрительно посматривали на нее, и она старалась держаться подальше, невольно прижимаясь к стенам.
На Садовой улице человек с ведерком и кистью лепил на цоколи домов белые листочки. Заинтересовавшись, Наталья подошла почитать. Листочки оказались декретами Советской власти и гласили, что отныне отменяются чины, отличия, офицерские погоны, буква ять, Бог, собственность… Наталья удрученно подумала: неужели ради этого они боролись, ради этого погибла Лиза?
Ей едва удалось найти работающий магазин, но и там не было продуктов. Во всяком случае, так сказал продавец – уставшего вида лысый мужчина, резко и грубо отвечавший на ее робкие вопросы. Поход по гимназиям тоже ничего не дал. Наталья вернулась домой вымотанная, замерзшая и почти в отчаянии. У них ведь совсем не осталось продуктов, да и дров тоже.
Миши не было. Холодная пустая квартира наводила тоску. Может, стоит уехать куда-нибудь – подальше от погибающей столицы? Но куда? Этого Наталья тоже не знала. Всю сознательную жизнь она провела в Петербурге, Петрограде, а бабушкино имение давно продано. Попробовать уговорить Мишу уехать к его родителям в Крым? Наталья не была уверена, что он согласится, но решила попробовать.