– Как будто это самая главная сейчас проблема, – неодобрительно качала головой Наталья, читая в газете или в объявлениях на улице об очередной реформе.
И вдруг немцы начали наступление на Петроград, взяли Псков и двигались всё дальше. Над плохо защищенным Петроградом нависла серьезная опасность.
Из рабочих стали собирать батальоны для защиты города, и Миша принимал в этом участие. Наталья страшно волновалась – не хватало еще после революционных потрясений попасть в эпицентр военных действий. К счастью, до Петрограда враг не дошел. Но какой ценой…
– С Германией подписали мирный договор, – позже рассказывал Миша. – Мы теряем Польшу, Литву, Латвию и часть Белоруссии. А кроме того, Антанта ввела войска на территорию России, чтобы поддержать оппозицию.
И в стране началась полномасштабная гражданская война. Петроград пестрел пафосными воззваниями: «Социалистическое отечество в опасности!» – призывающими всех объединиться для борьбы с контрреволюцией. Вспыхнувшая как пожар гражданская война – яростная и беспощадная – отрезала от центральной России хлебопроизводящие районы. Если до сих пор в Петрограде чувствовалась сильная нехватка продуктов, то теперь начался настоящий голод.
Будто этого мало, весной разразилась эпидемия сыпного тифа. Правительство приняло решение эвакуировать из города детей. Наталья начала терять последнюю надежду на улучшение ситуации. Каждый день, когда Миша возвращался с завода, она боялась обнаружить у него характерную для тифа сыпь. Она старалась, как могла, поддерживать чистоту хотя бы в квартире, но моющих средств катастрофически не хватало – не говоря уже о дезинфицирующих.
Правительство переехало в Москву, перенеся туда столицу. Город пустел. Всё больше заводов и фабрик закрывалось, поскольку рабочие уходили в продовольственные отряды или разъезжались по деревням. На улицах между булыжниками начала прорастать трава.
Наталья выходила из дома лишь по утрам – и то не каждый день – на рынок, где продукты продавали не за деньги (они совсем обесценились), а за вещи. Путиловский завод пока еще работал, и Миша целыми днями – с раннего утра до позднего вечера – находился там. Наталья же в одиночестве шила что-нибудь или читала, благо книг в квартире Бергманов было достаточно. Чтение помогало отвлечься от тяжелых мыслей. Увы, ненадолго.
Особенно тоскливо становилось вечерами, когда в окно виднелись пустеющие улицы с темными окнами домов, и редко-редко слышались шаги одинокого прохожего.
Хуже того – по ночам на улицах появлялись бандиты. Они бродили по темным лестницам, дергали ручки дверей, пытаясь проникнуть в квартиры. Не дай Бог, кто не заперся на десять крючков и цепочек. Наталья как-то слышала, как рявкнули в соседней квартире:
– Руки вверх!
Следом раздался шум, грохот и отчаянные крики. Она напряженно прислушивалась, замерев в прихожей. Когда же кто-то начал дергать ручку и колотить в дверь, на мгновение заледенела, в ужасе глядя на дверь, а потом метнулась на кухню, схватила нож и несколько минут стояла, судорожно сжимая его рукоятку и не отрывая взгляда от слегка вздрагивавшей от ударов двери. Но вот всё затихло, шаги удалились, и Наталья, выдохнув, обессиленно сползла по стене на пол. Когда напряжение спало, ее начало трясти. Наталья всхлипнула, по-прежнему сжимая нож и глубоко вздохнула, уговаривая себя успокоиться: обошлось, бандиты не смогли ворваться в квартиру.
И тут снова послышались шаги на лестничной площадке, щелкнул замок, начала открываться дверь. Наталья вскрикнула и вскочила на ноги, готовясь защищаться до последнего.
В прихожую шагнул уставший Миша и удивленно воззрился на нее. Наталья с неуместным нервным весельем подумала, что, должно быть, представляет собой живописную картину: взъерошенная, бледная, со слезами на глазах и ножом в руке.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил он.
От облегчения Наталья разрыдалась и, выронив нож, бросилась в его объятия, уткнувшись лицом в грудь.
– Тише-тише, всё хорошо, – прошептал Миша, успокаивающе гладя ее по спине.
Снова глубоко вздохнув, Наталья смогла взять себя в руки и более-менее связно рассказать о бандитах, ходивших по квартирам. Миша хмурился, слушая ее, а когда она замолчала, окончательно придя в себя в его надежных объятиях, тихо пообещал:
– Я постараюсь приходить с завода пораньше. Но ты в любом случае не бойся – здесь надежный замок и крепкая дверь. Мерзавцы не станут возиться – найдут добычу полегче.
Однако Наталья видела, что он далеко не так в этом уверен, как хочет показать. Несколько дней Миша что-то обдумывал. А однажды вечером после скудного ужина, состоявшего из пары картофелин и крошечных засохших кусочков хлеба, задумчиво спросил:
– Не хочешь уехать пока из Петрограда, Наташа?
Он всегда звал ее Наташей – никогда Тасей. Она подозревала, это из-за того, что Тасей называла ее Лиза, но напрямую спросить не решалась.
– Уехать? – удивленно вскинула она взгляд. – Куда?
Сердце тоскливо сжалось. Он прогоняет ее?
– В деревню, – Миша был абсолютно спокоен и рассудителен, но в его глазах она видела тщательно скрываемую тревогу. – У меня есть родственники под Тверью. Я им написал, и они согласились принять тебя.
– Но… – Наталья в смятении уставилась на него.
Тверь – это так далеко…
– А ты? – задала она главный вопрос.
– Я останусь – нельзя бросать квартиру без присмотра. Не бойся – они хорошие люди, не обидят. А когда закончится гражданская война и здесь снова можно будет жить, вернешься.
Наталья прикусила губу, задумавшись и с сомнением глядя на Мишу. Жизнь в Петрограде действительно стала невыносимой, и многие покидали город. Она и сама не раз задумывалась об этом. Но никогда она не хотела уезжать одна, бросив здесь Мишу. С другой стороны, она понимала, почему он хочет остаться – пустые квартиры сейчас быстро занимали. И если они уедут оба, может так случиться, что возвращаться им будет некуда. Она почти уже решила сказать, что хочет остаться с ним в любом случае, но Миша вдруг умоляюще произнес:
– Пожалуйста.
Наталья вздохнула, сдаваясь, и кивнула. Миша улыбнулся с явным облегчением – похоже, он готовился к долгим спорам – и вдруг, взяв ее руку, поцеловал ладонь. Наталья вздрогнула и замерла. Но он уже поднялся из-за стола, снова спрятавшись за обычной суровой маской.
– Собери вещи и ложись спать – завтра рано вставать.
Наталья снова вздохнула. Порой она не могла понять, действительно ли ее чувства взаимны, или она всё придумала, а Миша заботится о ней просто по своей доброте и в память о Лизе.
***
На Московском вокзале было людно и жарко, несмотря на по-апрельски прохладную погоду. Стоял обычный привокзальный гам – разговаривали пассажиры, кричали носильщики, давали гудки отъезжающие и прибывающие поезда, плакали дети, кто-то кого-то терял и над общим шумом то и дело разносился зовущий голос. Уже объявили посадку, но Наталья стояла на платформе, сжав Мишину ладонь, и смотрела на него, стараясь запомнить каждую черточку лица. «А вдруг я больше никогда его не увижу?» – появилась пугающая мысль.
– Садись, Наташа – пора, – спокойно произнес он.
Действительно – ждать больше нечего. Вздохнув, она подхватила чемодан и поднялась по ступеням в вагон. Юбка платья, которое Наталья сама сшила из с трудом добытой в прошлом году грубой темно-синей ткани, поднималась по новой моде выше щиколоток и почти не затрудняла движений. Даже на высоких ступенях ее не приходилось придерживать, как прежде. В тамбуре она обернулась, снова посмотрев на Мишу. Он в свою очередь смотрел на нее, слегка запрокинув голову с невозмутимо-самоуверенным видом, явно стараясь внушить ей чувство, что всё будет хорошо. Если бы она могла в это поверить!
Тем не менее Наталья улыбнулась ему – немного нервно, но она надеялась, что он этого не заметит – и осмелилась послать воздушный поцелуй. Миша удивленно расширил глаза и вдруг солнечно улыбнулся, заставив ее сердце затрепетать. Он редко так улыбался – а после смерти Лизы и вовсе никогда, – и тем больше Наталья это ценила.