Наталья тихонько вздохнула, перекусывая зубами нитку. Разговоры, разговоры, разговоры. Что толку от них, что они изменят? Она встала и незаметно вышла из комнаты, отправившись к себе, чтобы написать Мише очередное письмо.
***
Новый год встретили грустно. Однако в январе в «Известиях» появились обнадеживающие новости. Красная армия через разрыв фронта под Касторной широким потоком вливалась на Донбасс, и в тылу у белых полыхали крестьянские восстания. Теперь-то уж виделся конец войне и бедствиям.
Наталья встрепенулась, с вновь возродившейся надеждой глядя в будущее. Однако из Петрограда продолжали поступать неутешительные вести – новые эпидемии, разруха. На следующий год – когда гражданская война наконец-то угасла и молодое советское государство получило возможность заняться обустройством мирной жизни – правительство бросило призыв о помощи Петрограду: он был разорен более чем любой другой город России, больше всех понес жертв и остро нуждался в помощи всей страны.
И вот когда Наталья вместе со всеми собирала пожертвования для Петрограда, лихорадочно размышляя, что ей делать дальше, от Миши пришло письмо. Впервые за три года.
Увидев серый конверт, подписанный четким стремительным почерком, она не сразу поверила своим глазам. А потом, схватив его, с бешено колотящимся сердцем убежала в свою комнату, чтобы прочитать без свидетелей. Наталья едва не плакала, дрожащими руками разворачивая такую же серую как конверт бумагу.
«Здравствуй, Наташа,
Извини, что долго молчал – почта не работала, да и писать было не на чем и нечем. Со мной всё хорошо. Петроград пережил трудные времена, но мы справились. Сейчас жизнь начинает налаживаться, но пока еще голодно. Так что поживи еще немного у Василия Митрофановича. Я напишу, когда можно будет вернуться. Если ты, конечно, не передумала и хочешь вернуться. Если же тебе лучше в Белом – так тому и быть.
Напиши, как у тебя дела. Надеюсь, мой расчет оказался верным, и Белый не сильно пострадал от беспорядков.
Передавай от меня поклон Василию Митрофановичу и Катерине Петровне.
Михаил».
Наталья несколько раз перечитала эти строчки, плача, уже не сдерживаясь. Он жив. Узнать это после бесконечных месяцев страха и сомнений стало невероятным облегчением. И что значит «если не передумала»? Как только ему такие глупости в голову приходят? Наталья возмущенно фыркнула, вытирая слезы, и села писать ответ.
– Вот видишь, Тасенька, – радостно обняла ее Катерина Петровна, когда Наталья рассказала новости. – Я же говорила: надо верить.
Наталья с улыбкой кивнула. Целый день она не могла перестать улыбаться. У нее словно выросли крылья – она летала по дому, шутила с пациентами в больнице, заражая окружающих своим восторженным настроением.
Весь тот год Наталья жила письмами от Миши и нетерпеливой надеждой, совершенно перестав замечать происходящее вокруг. Казалось, время тянется ужасающе медленно. Наконец, следующей весной пришла телеграмма с одним-единственным словом: «Приезжай».
Наталья моментально собрала скудные пожитки, простилась с Катериной Петровной. Та долго ее обнимала, плача и целуя – будто в самом деле дочь провожала, – и дала в дорогу картофельных лепешек и маринованных яблок. Василий Петрович поехал проводить Наталью до Твери. И снова долгий путь по бесконечным лесам и болотам Тверской губернии. Только теперь в обратную сторону. На этот раз Наталья, переполненная радостным нетерпением, почти не замечала жуткой тряски.
На вокзале в Твери царил обычный привокзальный шум, гвалт, толкотня. Наталья настолько отвыкла за четыре года в тихой провинции от шума большого города, что слегка растерялась.
Но вот, в последний раз обняв Василия Митрофановича и обещав, если представится случай заезжать к ним в гости (на этот раз вместе с Мишей), она села в столь же шумный вагон и, откинувшись на спинку сиденья, закрыла глаза. Дав гудок, поезд, пыхтя, тронулся. Наталья улыбнулась. Еще сутки пути и она наконец-то вернется в Петроград, увидит Мишу. Четыре бесконечных года разлуки и тревог подошли к концу.
Глава 8
Народу на платформе было мало, и Наталья еще из окна поезда увидела Мишу, стоявшего немного в стороне. Улыбнувшись, она подхватила чемодан и поспешила к выходу. Заметив ее, спрыгивавшую с подножки поезда, Миша в свою очередь улыбнулся и зашагал навстречу. А вот улыбка Натальи погасла, стоило ему приблизиться. Если она могла достать в Белом ткани и сшить себе новую одежду, то в Петрограде, видимо, дело с этим обстояло совсем плохо. Мишин костюм – когда-то элегантный и добротный – ужасно износился и теперь напоминал старые тряпки, раздобытые на барахолке. Но самым ужасным было другое. Миша страшно исхудал – так, что напоминал скелет. На бледном, осунувшемся лице остались одни глаза – большие, темные и лихорадочно блестящие.
– Миша… – потрясенно прошептала Наталья.
Он сразу понял, что ее так поразило, и небрежно отмахнулся.
– Не бери в голову. Ничего страшного – пройдет.
Наталья сокрушенно покачала головой и порывисто обняла его. Она тут же смутилась и отстранилась бы, если бы Миша не обнял ее в ответ, осторожно, но крепко прижав к себе так, словно уже не надеялся когда-нибудь ее увидеть. Несколько долгих мгновений они стояли, замерев, и Наталья чувствовала себя бесконечно счастливой. А потом Миша как ни в чем не бывало подобрал с земли ее чемодан и, держа ее за руку, повел к выходу.
Петроград разительно изменился – на пустых улицах ни трамваев, ни повозок, ни машин. Пешеходы и то встречались редко. Ветер трепал остатки оборванных вывесок над дверями заколоченных магазинов и гонял по тротуарам мусор. С грязных стен домов облупилась краска. Несмотря на солнечную погоду, он производил удручающее впечатление. От когда-то красивого, гордого, блистающего, полного жизни города осталась бледная тень.
На глаза навернулись слезы, и Наталья невольно сжала Мишину ладонь, когда они шли к дому по вымершим улицам.
– Ничего. Петроград скоро оживет – теперь уже скоро, – тихо произнес Миша, правильно истолковав выражение ее лица.
Наталья улыбнулась – не столько веря в это, сколько из благодарности за заботу и попытку утешить.
Но кое-где жизнь действительно начала возрождаться: на некоторых магазинах снимали доски с дверей, приводили в порядок вывески; появлялись люди, и даже дети – истощенные, но веселые. И это с новой силой вдохнуло надежду в сердце.
Зато квартира осталась на удивление прежней. Шагнув за порог, Наталья с наслаждением вдохнула знакомый запах, только сейчас осознав, что скучала по нему, огляделась, узнавая привычную обстановку. И в этот миг она по-настоящему почувствовала себя дома. С сияющей улыбкой она повернулась к Мише, обнаружив, что он внимательно наблюдает за ней с выражением напряженного ожидания и глубоко затаенной нежности. Ее улыбка, похоже, дала ответ на какой-то его вопрос, поскольку ожидание на его лице сменилось надеждой.
– Наташа, выходи за меня замуж.
– Что? – Наталья растерянно моргнула, гадая, не показалось ли ей.
Миша слегка нахмурился:
– Ты прекрасно меня слышала.
В его глазах она за привычной жесткой решимостью видела сомнения, и почему-то именно это заставило ее поверить. Она лучезарно улыбнулась:
– Слышала. Но не была уверена, что мне не почудилось. Я уж думала, ты никогда не предложишь.
Миша заметно расслабился и улыбнулся в ответ – эта улыбка осветила его суровое лицо, сделав его потрясающе красивым.
– Значит, ты ждала? А я-то боялся…
– Ты? Боялся? – удивилась Наталья. – Разве ты способен бояться?
Миша шагнул вперед, взяв ее ладони в свои и глядя с теплом и нежностью.
– О, ты удивишься. Я много чего боюсь.
– Например? – Наталья слегка запрокинула голову, чтобы смотреть ему в глаза, чувствуя, как они завораживают ее.
– Постоянно боюсь, что с тобой что-нибудь случится, что я не смогу защитить тебя. До сих пор боялся, что ты захочешь независимости и уйдешь; что не захочешь стать моей женой.