– Глупый, – Наталья нежно улыбнулась, впервые осмелившись провести пальцами по его черным кудрям. – Куда я уйду? Что я без тебя?
Ни один из них так и не сказал: «Я люблю тебя», – но этого и не требовалось.
Петроград быстро оживал буквально на глазах. Правительство наконец-то взялось за ум и разрешило частное предпринимательство. Начали открываться крупные и мелкие торговые заведения. А вместе с тем освобожденное от непомерных поборов крестьянство начало гораздо охотнее продавать в городе продукты. После стольких ужасов и мучений, жизнь стала постепенно налаживаться, и будущее перестало вызывать дрожь.
Из добытых на толкучке белого ситца и темно-синего сукна Наталья сшила себе для свадьбы новое платье, а Мише – костюм.
Венчаться в церкви теперь считалось мракобесием. Вместо церковного таинства советская власть ввела свои учреждения. Запись актов гражданского состояния или сокращенно ЗАГС. Новая власть вообще любила длинные непонятные названия, которые потом сокращала в еще более непонятные аббревиатуры.
Однако несмотря ни на что, Наталье хотелось венчания. Она так привыкла, так была воспитана. Вот только боялась, что Миша не согласится и назовет ее желание отсталой глупостью. Однако, к ее величайшему изумлению, когда Наталья решилась поговорить с ним на эту тему, он даже не возразил. Просто коротко кивнул и только уточнил:
– Сначала ЗАГС. А потом повенчаемся без свидетелей. Иначе это может плохо отразиться на моем положении на заводе.
Наталья озабоченно нахмурилась – об этом она не подумала, а стоило бы. Советская власть развернула компанию борьбы с церковью, считая ее вредным пережитком прошлого. И те, кто упорствовал в праздновании религиозных торжеств, проведении венчаний, крестин и отпеваний, сразу брались на заметку.
– Не беспокойся, – Миша едва заметно улыбнулся на ее встревоженное выражение. – Если никто не узнает, ничего не случится.
Свадьба прошла более чем скромно. Из гостей были лишь двое свидетелей – Мишины товарищи с завода. Когда-то активный общественный деятель, после смерти Лизы он сильно изменился. И если раньше в революционном кружке перед ним благоговели, то теперь чуть ли не презирали. Наталья однажды слышала, как один из прежних соратников упрекал его в том, что личные переживания он ставит выше общественных задач. Это то, что больше всего не нравилось Наталье в новом строе: никакой личной жизни – одна коллективная работа на благо Советов. Так же невозможно – как они не понимают? Если когда-то, следуя за Лизой и за Мишей, она с увлечением принимала участие в подготовке революции, зараженная их убежденностью, что она принесет благие перемены, то теперь всё больше разочаровывалась.
Миша тогда ничего не ответил товарищу, но общаться с ними прекратил вовсе.
Зато рабочие на заводе его уважали, вопреки всеобщему глупейшему презрению к интеллигенции, к которой приравнивали и инженеров. И один из них с радостью согласился быть свидетелем. А поскольку у Натальи в Петрограде не осталось ни знакомых, ни родных, он предложил в качестве свидетельницы с ее стороны свою жену.
Утро в тот майский день выдалось теплым и ясным. Солнце весело золотило стены свежевыкрашенных домов, зайчиками прыгало по впервые за долгое время чистым улицам, сверкало на крышах. Выйдя из дома, Наталья радостно вдохнула прозрачный весенний воздух. Она не была суеверна, но любила придумывать себе хорошие приметы. И решила, что такой чудесный день – точно хорошее предзнаменование их будущей счастливой жизни. Наталья улыбнулась Мише, сжав его ладонь, и он улыбнулся в ответ, впервые за долгое-долгое время выглядя по-настоящему счастливым, без затаившейся в глубине глаз скорби.
ЗАГС расположился не так далеко от их дома – на Садовой улице, – так что прошлись пешком. Свидетели уже ждали их у входа – светловолосый крепко сбитый мужчина средних лет и худенькая, но энергичная женщина с веселыми светлыми глазами. На нем была популярная нынче кожанка, а на ней – не менее популярная красная косынка, в сочетании с черной юбкой и белой блузой вызывавшая ассоциации с французской революцией. Но вопреки своему ультрареволюционному виду, оба оказались людьми простыми и приятными, сразу понравившись Наталье.
Чего нельзя сказать о самой процедуре регистрации. В небольшой пустой комнате когда-то дворянской квартиры, где со стен сбили лепнину и сорвали ковры, за дубовым столом сидела недовольного вида девушка в кожанке. Она записала что-то в громадной красной книге, молодожены и свидетели расписались, после чего девушка прочитала высокопарную речь о служении молодой семьи общему делу. Этот пафос – повсеместный и ужасно неестественный – был еще одной вещью, которая не нравилась Наталье в новом строе.
И в целом всё проходило скучно. То ли дело торжественность и красота венчания! Венчались в небольшой церкви Петра и Павла, недалеко от дома. Пришлось, правда, отложить Таинство из-за новомодной рабочей недели – пять рабочих дней и шестой выходной, – поскольку этот шестой день далеко не всегда совпадал с воскресеньем.
Небольшая церковь казалась громадной оттого, что кроме Натальи с Мишей и сухонького седого священника в ней никого не было. Наталью охватила странная ностальгия. Вся обстановка церкви: тихое мерцание лампад и свечей, запах ладана, лики икон – остро напоминали о прежней жизни, которая теперь навсегда канула в Лету.
Миша был на удивление серьезен и сосредоточен – будто в самом деле молился. Хотя Наталья знала, что он, как и Лиза, давно ни во что не верил. А, может, он просто задумался о чем-то, подумала она, покосившись на него, держа белую зажженную свечу. Сама она пыталась молиться, но заученные в детстве молитвы не шли, а своими словами она не умела. Сдавшись, Наталья просто наблюдала за торжественным Таинством, чувствуя как впервые за долгое-долгое время на душу опускается безмятежный покой.
***
Наталья остановилась перед простым четырехэтажным зданием желтоватого цвета. Жаркое августовское солнце слепило глаза и пекло голову. Бывший Александровский лицей, ныне школа № 181, где она надеялась устроиться на работу. По сравнению с родным Павловским институтом здание было совсем небольшим. Наталья нервно одернула бежевое платье. Новая мода казалась ей ужасной – платье с талией на бедрах делало фигуру похожей на бочку. Вздохнув, Наталья решительно направилась внутрь, надеясь, что ей удастся устроиться – в третий раз уже она пытается найти работу учительницы. Не то чтобы им не хватало средств – теперь, когда восстановили денежную оплату труда и сняли ограничения для увеличения заработков при росте выработки, Мишиной зарплаты вполне хватало для безбедной жизни. Но Наталье хотелось чем-нибудь заниматься, а лучше – вернуться к работе с детьми. Со времен института именно по этому она скучала больше всего. А кроме того по новым законам все женщины должны были работать. Домохозяек без определенного занятия приравнивали чуть ли не к проституткам и запросто могли арестовать.
Школа располагалась на первом этаже, в то время как верхние этажи занял районный Совет. Наталья попала как раз во время рекреации (перемены, поправила она себя – теперь говорят так), и пока она шла по просторному коридору с высокими окнами с одной стороны и рядом дверей с другой, мимо пробегали дети – мальчики в темно-синих костюмах и девочки в коричневых платьях, напоминающих форменные одеяния кофулек. Это помогло Наталье почувствовать себя в своей стихии, и уже гораздо более уверенно она направилась к кабинету директора.
Директор – средних лет высокий мужчина с взъерошенными русыми волосами – сидел за наспех сколоченным столом в разоренной комнате. От ее былого убранства почти ничего не осталось – ни ковров, ни лепнины, ни богатой мебели. Нехватку последней постарались восполнить, чем смогли, притащив пару шкафов, стульев и пресловутый стол. Выглядела эта смесь довольно нелепо.
– Проходите-проходите, – радушно пригласил ее директор, отрываясь от кипы бумаг на столе.