Миша немного помолчал и мрачно продолжил:
– Но самое неприятное другое. В Ленинграде в последнее время сильно увеличилось население из-за притока на заводы людей с деревни. Жилья всем не хватает. Даже новомодных коммун уже не хватает. И правительство решило эту проблему весьма оригинальным путем, – Миша невесело усмехнулся, отодвигая пустую тарелку. – Теперь у нас появилось право на самоуплотнение.
Наталья озадаченно моргнула:
– Как это?
– На человеческом языке это означает, что все, у кого жилплощадь превышает восемь квадратных метров, обязаны вселить к себе жильцов. Мы как раз подпадаем под эту категорию. И сделать это надо за три недели, иначе жильцов к нам вселит домоуправление – каких посчитает нужным.
– А если отказаться? – ошарашенно спросила Наталья, не совсем веря услышанному.
– Несогласных ждет арест, – резко ответил Миша и, немного помолчав, добавил: – Я пригласил к нам двух самых приличных рабочих с завода. Надеюсь, этого будет достаточно.
Наталья помолчала, пытаясь смириться с тем, что теперь ее дом будет не только ее домом, и придется жить в непосредственной близости с совершенно чужими людьми.
– Я знаю, не самая приятная новость, – тихо произнес Миша. – Но у нас нет выбора.
Наталья улыбнулась ему, стараясь быть храброй и сильной:
– Я понимаю.
Она встала, чтобы принести чаю, и по пути утешающе провела ладонью по его плечу. Это оказалось верной линией поведения – Миша заметно расслабился и улыбнулся в ответ.
И уже когда они пили чай, Наталья нерешительно произнесла:
– Даже не знаю, хорошая ли это новость теперь, но… у нас будет ребенок.
Миша чуть не подавился, проглотил печенье и уставился на Наталью расширившимися глазами, в темной глубине которых сменялись потрясенное удивление, недоверчивая радость и, наконец, сияющий восторг.
– Это самая прекрасная новость, милая, – чуть ли не шепотом произнес он, будто боясь спугнуть счастье. – Рядом с которой всё остальное неважно.
Миша потянулся, взяв ее ладонь и поднеся к губам. Поцелуй был полон такой нежности и благодарности, что у Натальи навернулись слезы на глаза. Действительно – рядом с этим чувством меркли все невзгоды и трудности.
Новые жильцы появились несколько дней спустя. Наталья с Мишей оставили себе комнату, которая когда-то принадлежала его родителям и в которой они обосновались после свадьбы. А для двух новых семей приготовили бывшие Мишину и Лизину. Они вынесли оттуда все личные вещи, которые не успели продать в голодные годы, оставив одну голую мебель.
Миша замер на пороге Лизиной комнаты, осматривая опустевшее пространство с абсолютно невыразительным лицом. Наталья прямо-таки чувствовала, как он не хочет, чтобы здесь, где хранилась память о погибшей сестре, поселились чужие люди. Но у них не было выбора. Наталья взяла его за руку, сжав его ладонь, и Миша отмер, благодарно улыбнулся ей и решительно покинул комнату.
Вечером он вернулся с завода в сопровождении двух семей. Недавно поженившиеся молодые супруги: он – деревенского вида высокий плечистый парень с копной соломенных волос; она – столь же крепко сбитая девушка с толстой русой косой.
– Алексей Иванович и Марья Петровна, – представил их Миша, и они задорно улыбнулись Наталье.
Вторая семейная пара была старше – лет тридцати. И в отличие от тех – явно приехавших недавно из деревни, – эти были коренными горожанами, всю жизнь проведшими в Ленинграде. С немного уставшими лицами, на которых уже появились ранние морщины. И с ними двое детей – мальчик и девочка восьми и шести лет.
– Юрий Васильевич и Антонина Михайловна. А это Катя и Толя, – Миша потрепал мальчика по голове, и тот ухмыльнулся.
Девочка улыбнулась гораздо более застенчиво, настороженно изучая Наталью. Взрослые же крепко пожали ей руку.
Они оказались приятными людьми – Миша действительно соседей выбрал тщательно, – но всё равно тяжело было привыкнуть к постоянному присутствию в квартире посторонних. Особенно сложно оказалось разойтись на кухне. Но постепенно женщины научились взаимодействовать, установив дежурства, чтобы не мешать друг другу.
Зато в Антонине Михайловне (которая сразу попросила называть ее просто Тосей) Наталья обрела ценного советчика в том, что касалось детей и материнства. Они быстро сблизились – гораздо больше, чем с легкомысленной, любящей танцы и кино Марусей – и часто вместе сидели по вечерам в гостиной, занимаясь рукодельем и разговаривая обо всем на свете.
Впрочем, кино Наталья тоже любила. Первый раз она ходила туда вскоре после свадьбы – Миша решил сделать ей подарок в виде новомодного развлечения. Наталья тогда больше удивлялась и восхищалась технике кинематографа, чем следила за сюжетом фильма. Только смутно помнила, что он был о похождениях разбитного крепостного крестьянина.
Позже, когда в их жизнь вернулась стабильность, походы в кино стали почти традицией. И теперь Наталья уже следила за сюжетом. Правда, иностранные приключенческие фильмы, которые они смотрели поначалу, быстро исчезли, а вместо них появились свои – насыщенные коммунистической пропагандой. Но и среди них нередко встречались увлекательные картины.
После появления соседей они стали иногда ходить в кино вместе – особенно с Марусей и Алешей, поскольку Тося не особенно любила это развлечение и детей своих не хотела к нему приучать. Но Наталья предпочитала посещать кинотеатр вдвоем с Мишей. И потому что так и не смогла близко сойтись с молодыми соседями, и потому что в обществе одного только мужа – без посторонних – фильм смотреть было куда интереснее. И романтичнее.
***
По выходным Наталья шила и вязала вещи для своего будущего ребенка. Она подсознательно выбирала ткани и нитки синих оттенков и даже не замечала этого, пока Миша однажды не заметил:
– А если родится девочка?
Наталья удивленно посмотрела на почти готовую бело-голубую пинетку в своих руках и улыбнулась.
– Уверена, будет мальчик.
– Материнский инстинкт? – поддразнил ее Миша.
Она знала, что он лишь смеется над ней, не веря в такие предчувствия, но сама нисколько в них не сомневалась. И кивнула очень серьезно. Миша с улыбкой покачал головой.
Он теперь приходил домой поздно, бесконечно уставший. Не так давно на заводах перешли на семичасовой рабочий день и шестидневку, из-за чего в месяц терялось более тридцати часов. Поняв, что это отрицательно сказывается на промышленности, начали устраивать «прорывы»: никакого нормирования рабочего времени вообще, сверхурочные нагрузки, работа до изнеможения, чтобы выполнить в срок почти нереальные планы.
Алеша и Юрий Васильевич, работавшие на том же заводе, и Маруся, работавшая на швейной фабрике, точно также пропадали там чуть ли не сутками. А вот Тося нигде не работала – предпочитала заниматься хозяйством и детьми, что редко встречалось теперь. Маруся ее за это слегка презирала, но Наталья прекрасно понимала. С ней они чаще всего и проводили вместе вечера, когда мужчины еще не вернулись – Наталья проверяла тетради или писала планы уроков, а Тося что-нибудь шила на продажу.
Сентябрь в том году выдался солнечный и теплый, и они часто оставляли открытыми окна, из которых доносились звуки оживленного города: голоса, быстрые шаги по тротуару, выкрики продавцов газет, шум проезжающих мимо машин и трамваев. Но это были настолько привычные звуки, что они проходили мимо сознания, нисколько не мешая сосредоточиться. Как и то, что Тося имела привычку за шитьем мурлыкать под нос какую-нибудь песенку. Катя с Толей бегали с друзьями во дворе, и в квартире царила тишина.
Как вдруг с улицы донеслось громкое пение:
– Я Колю встретила на клубной вечериночке,
Картину ставили тогда «Багдадский вор».
Оксфорд[18] сиреневый и желтые ботиночки
Зажгли в душе моей негаснущий костер.