А вскоре и продукты стали дефицитом – по карточкам выдавали на месяц полкило муки, пару яиц и сто грамм сливочного масла. Особым категориям давали больше, но ни Наталья, ни Миша к таковым не относились. Ребенок же не учитывался вовсе. В какой-то момент Миша хотел отправить Наталью с Павликом снова к родственникам в Тверскую губернию, но на этот раз она отказалась:
– Мы переживем это вместе. Уверена, такого голода, как тогда, не будет.
К ее облегчению, настаивать он не стал. Возможно, тоже считал ситуацию не настолько критической.
Наталья по чуть-чуть откладывала долго хранящиеся продукты, чтобы устроить праздник на новый год – хотелось чего-нибудь радостного, чтобы немного отвлечься от проблем. Но ее надеждам не суждено было сбыться. В начале декабря Наталья узнала, что в школе елки не будет.
– Распоряжение сверху, – объяснил директор. – За неповиновение будет налагаться значительный штраф.
– Но почему? – удивился учитель физики, озвучив вопрос Натальи. – Что не так с новым годом?
– Слишком близко к Рождеству. Слишком тесно связаны. А елка – как символ Рождества и вовсе должна исчезнуть из жизни советского общества.
Они повздыхали, однако делать нечего – распоряжения начальства не обсуждаются. Наталья всё еще надеялась отпраздновать новый год дома, но когда она сказала об этом Мише, он решительно возразил:
– Не стоит. У нас в соседней комнате живут двое активистов, которые только рады будут доложить куда следует о нарушении установлений.
Так что тридцать первое декабря прошло как всякий другой день, ознаменовавшись лишь одним выходящим из ряда событием – и то далеко не радостным.
Наталья играла с Павликом в кубики, сидя прямо на полу в гостиной, когда распахнулась дверь и в комнату ввалилась бледная и явно едва держащаяся на ногах Маруся. Наталья вскочила, бросившись к ней, не обращая внимания на протесты Павлика, недовольного резким прекращением игры.
– Что случилось? – встревоженно спросила Наталья, поддерживая шатавшуюся Марусю. – Что с тобой?
Та мотнула головой и попыталась гордо отстраниться, но вместо этого навалилась на Наталью всей тяжестью. Она посадила Марусю в ближайшее кресло и испуганно закричала:
– Тося! Тося, помоги!
С испуганным лицом примчалась Тося, а за нею следом – Катя и Толя, с которыми она готовила уроки. У детей на лицах было написано скорее любопытство, чем тревога. Тося захлопотала над смертельно бледной Марусей, которая, похоже, находилась в полуобморочном состоянии. Забытый Павлик запротестовал громче, и Наталья подхватила его на руки, пытаясь успокоить, когда с ужасом заметила, что Марусина юбка испачкана кровью.
– Дура! – сквозь зубы процедила Тося, после чего повернулась к своим детям: – А ну-ка брысьте отсюда – нечего вам на это смотреть.
– Мааам! – умоляюще протянул Толя.
Но Тося так сурово зыркнула на него, что оба поспешно ретировались, скрывшись в комнате.
– Доделайте уроки! – крикнула Тося им вслед. – Я потом проверю.
– Что с ней? – спросила Наталья, продолжая ходить по комнате с Павликом на руках.
– Сделала аборт, – неодобрительно ответила Тося и, вздохнув, деловито распорядилась: – Давай уложим ее в кровать, а потом принеси мне тряпок и теплой воды.
Наталья опустила немного притихшего сына на пол:
– Милый, поиграй пока один. Я скоро вернусь.
К ее огромному облегчению, Павлик не стал устраивать очередной скандал, а вернулся к кубикам. Помогая Тосе перетаскивать почти не осознающую окружающего Марусю в ее спальню, Наталья не могла перестать думать о том, что та совершила. Как можно убить своего ребенка? Зачем? Неужели они настолько плохо живут, чтобы побояться родить? Подобное просто не укладывалось у Натальи в голове, которая надышаться не могла на своего единственного, такого долгожданного сына.
Наталья больше наблюдала за Тосей да приносила ей необходимое – воду, тряпки, лекарства, обеззараживающие средства. Наконец, Тося выпрямилась и вытерла лоб тыльной стороной ладони.
– Ну, будем надеяться, выживет, – тихо произнесла она.
– А может и не выжить? – с ужасом спросила Наталья.
Тося мрачно кивнула:
– Многие дурочки умирают. Это ведь очень опасно.
Наталья посмотрела на то ли заснувшую, то ли потерявшую сознание Марусю и зябко поежилась.
Позже, когда Маруся пришла в себя достаточно, чтобы поесть жидкой каши и попить, Наталья, сидя возле ее кровати, осмелилась спросить:
– Зачем ты это сделала?
Маруся с беспечным видом пожала плечами, но Наталья заметила, как она поморщилась от боли и на мгновение прикусила губу.
– Ребенок сейчас был бы лишь обузой, мешающей главному делу – служить партии и строить коммунизм.
Наталья пораженно посмотрела на нее, подумав: «Для кого же ты строишь этот коммунизм, если убиваешь своих детей?» Но озвучить свои мысли не решилась.
– Ну что так смотришь? Осуждаешь, небось? – фыркнула Маруся. – Не всем, знаешь ли, охота погрязнуть в быте. Кого-то привлекают более высокие цели.
Наталья вздохнула и покачала головой. Спорить с ней не хотелось. Поэтому она просто сказала:
– Отдыхай, Маруся. Тебе надо набираться сил.
Так вот и встретили новый 1930 год.
Глава 10
– До свидания, Наталья Кирилловна! – последние из учеников – дежурившие сегодня Оля и Маша – покинули класс.
– До свидания, девочки, – попрощалась Наталья, собирая тетради и пособия.
Пожалуй, в оставшееся время она успеет в учительской проверить домашние работы, а потом надо будет пройтись по магазинам. И вечером еще погулять с Павликом. Теперь она уже не брала его на работу, а оставляла с Тосей дома. Первое время Павлик плакал и капризничал, не желая оставаться без мамы, но потом привык. Тем более что Катя в нем души не чаяла и с удовольствием играла. Иногда Наталье казалось, что она считает его живой куклой.
Дверь в класс открылась, и в нее заглянула стриженная светловолосая голова Насти.
– Ты еще здесь? – произнесла она. – Тебя Иван Васильевич искал.
– Что-то случилось? – удивилась Наталья – обычно директор не вызывал к себе учителей по одиночке: возникавшие проблемы и вопросы решались на общих собраниях.
Настя пожала плечами:
– Не знаю.
По-прежнему недоумевая, Наталья оставила вещи в классе и пошла к директору. Постучавшись в резную дубовую дверь, она услышала изнутри:
– Войдите.
– Вы хотели меня видеть, Иван Васильевич? – спросила Наталья, заходя.
Он поднял голову от бумаг, которыми занимался, и улыбнулся ей – как ей показалось, немного нервно.
– Да-да, Наталья Кирилловна. Присаживайтесь.
Что-то в его тоне встревожило ее – как будто он собирался сообщить ей нечто неприятное и заранее извинялся. Она слегка нахмурилась, вопросительно посмотрев на него. Иван Васильевич прочистил горло, переложил несколько бумаг на своем столе и произнес, не глядя на нее:
– Наталья Кирилловна, к сожалению, мы вынуждены с вами расстаться.
– Что значит «расстаться»? – удивленно спросила она.
Иван Васильевич снова покашлял.
– Понимаете… поступила информация, что ваш отец был священником, и мне приказали вас уволить. Мне лично совсем не хочется расставаться с вами – вы прекрасная учительница, но… Я не могу идти против начальства.
Наталья застыла, почти не веря своим ушам. Вот как? Значит, теперь иметь отца священника (который к тому же давным-давно умер) – это преступление? Изо всех сил стараясь сохранить спокойное выражение лица и не заплакать, она встала.