Эта задача оказалась гораздо сложнее, чем она ожидала, хотя Наталья и не думала, что будет просто. Ее перенаправляли от одного окошка к другому, будто мячик перебрасывали. И везде она слышала только: «Такой не числится». Под вечер Наталья уже падала от усталости, набегавшись по Ленинграду, и почти отчаялась добиться хоть чего-нибудь. Однако на следующее утро начала заново.
Только несколько дней спустя, когда она уже готова была бросить безнадежное дело, продолжая ходить по инстанциям на чистом упрямстве, из очередного окошка очередной серый чиновник вдруг сказал, пролистав бумаги:
– Бергман Михаил Осипович. Осужден за антисоветские связи. Следственный изолятор номер один.
– Спасибо, – поблагодарила Наталья с похолодевшим сердцем.
«Кресты» – наверное, худшее, что могло бы быть. Она отчаянно надеялась, что Миша окажется где-нибудь в местах временного задержания, откуда есть надежда выйти. Но «Кресты» – это приговор. Оттуда нет дороги обратно. Стоя в очередях, Наталья наслушалась много всего и больше не думала, что случившееся – недоразумение, которое скоро исправят.
Едва волоча ноги, Наталья вышла из серого здания под столь же серое ленинградское небо. Над головой нависали тяжелые тучи, готовые пролиться не то дождем, не то снегом. Как раз под стать ее душевному состоянию. Идти в «Кресты» прямо сейчас было бесполезно – слишком поздно. И Наталья вернулась домой, не замечая ничего вокруг, только думая, думая, думая… Она была так счастлива совсем недавно, и вот в одночасье ее жизнь разлетелась вдребезги. Она пыталась убедить себя, что, если как следует постараться, Мишу еще могут выпустить, но в глубине души росла уверенность: не выпустят.
Тося сразу всё поняла, лишь глянув на нее, пока соскучившийся по матери Павлик радостно прыгал вокруг, что-то болтая. Наталья не слышала, что он рассказывал, и его беззаботный детский голосок долетал до нее словно с большого расстояния. Одна мысль билась в сознании: что теперь с ними будет? Тося не стала ничего говорить, не пыталась утешить – только сочувственно погладила по плечу и усадила за стол, велев поесть. Кусок в горло не лез, но Наталья заставила себя пожевать хоть что-нибудь – силы ей еще понадобятся.
И только когда Катя с Толей увели Павлика играть, она уронила голову на сложенные на столе руки и разрыдалась. Тося молча гладила ее по голове и спине, пока Наталья не успокоилась, а потом осторожно расспросила, что удалось узнать.
Алеша с Марусей, придя домой, прошли мимо и быстро скрылись в своей комнате, старательно не глядя на Наталью. Ужасное подозрение, появившееся в ночь ареста, вспыхнуло с новой силой. Неужели правда они донесли? Наталья вскочила, готовая броситься к ним разбираться, но Тося схватила ее за руку, заставив сесть обратно, покачала головой:
– Не надо, Наташа. Ты сделаешь только хуже.
Наталья судорожно вздохнула и кивнула: оно того не стоит. У нее сейчас есть более важные заботы.
Проведя бессонную ночь, Наталья с раннего утра отправилась в «Кресты». Пошел снег, и она совсем замерзла в тонком поношенном пальто. Красное кирпичное здание, огороженное такой же кирпичной стеной с колючей проволокой наверху, навевало тоску. Свежий снег едва припорошил пустой внутренний двор и тут же таял, создавая грязное мокрое месиво.
Здесь Наталья еще полдня ходила по холодным темным коридорам и безликим кабинетам, пытаясь добиться свидания. И когда она уже начала думать, что ничего не удастся, ей разрешили пятиминутную встречу. Но передачу отобрали, сказав: «Не положено».
Наталью завели в пустую комнату с обшарпанными кирпичными стенами – ни стола, ни стула, ни коврика – голая каменная коробка, где пришлось провести минут двадцать, показавшихся вечностью. Наконец, дверь открылась, и охранник в черной кожаной куртке и с ружьем на плече втолкнул Мишу. Он был немного бледнее обычного, но в остальном остался прежним. И что бы ни было у него на душе, внешне он держался с обычным уверенным и немного высокомерным видом.
– Миша! – Наталья бросилась к нему, крепко обняв и уткнувшись лицом в грудь.
Он обнял ее в ответ, поцеловал в макушку, но тут же отстранил от себя, чтобы сурово сказать:
– Зря ты пришла, Наташа.
Пока она растерянно моргала, пытаясь понять, что не так, он тихо продолжил:
– Не стоит привлекать к себе лишнее внимание. Одно то, что ты моя жена – уже опасно для тебя. Не приходи больше.
В первое мгновение в душе вспыхнула обида – она столько усилий приложила, чтобы добиться свидания, а он будто и не рад. Наталья хотела возразить, что не бросит его здесь в любом случае, но Миша покачал головой и, наконец, улыбнулся. Правда, улыбка вышла печальной.
– Я тоже рад тебя видеть, но не стоит рисковать. Тебе надо думать о Павлике. Лучше всего – уезжайте из Ленинграда. Поживешь с дядей Василием. Может, там до вас не доберутся.
– А как же ты? – прерывающимся голосом спросила Наталья то, что терзало ее больше всего.
– Забудь обо мне. Тут уже ничего не сделаешь. Уезжай немедленно – завтра же. Обещай, что уедешь.
Наталья молчала, поджав губы. В глубине души она понимала его правоту, но уехать, бросить было всё равно, что похоронить Мишу заживо. Он мягко взял ее лицо в ладони, посмотрев прямо в глаза.
– Обещай!
И Наталья сдалась, кивнула, чувствуя, как глаза неумолимо наполняются слезами. Дверь снова открылась.
– Время вышло! – объявил охранник.
Миша коротко поцеловал ее и решительно шагнул к выходу. Наталья прикусила губу, чтобы не разрыдаться, и сцепила ладони, чувствуя, как ее начинает трясти. У самого выхода Миша на мгновение обернулся и беззвучно произнес:
– Я люблю тебя.
И вышел, сопровождаемый охранником. В душе разлилась леденящая уверенность, что больше она мужа не увидит. С трудом заставив двигаться подгибающиеся ноги, Наталья в свою очередь вышла в коридор и тяжело привалилась к стене, чувствуя, как от нее по спине расползается холод. Слезы все-таки брызнули из глаз, но она даже не замечала их. И только мысль о Павлике заставила ее собрать остатки сил. Миша прав – она должна сделать всё возможное, чтобы защитить сына.
***
Вернувшись домой, Наталья начала лихорадочно собирать вещи, решив послушаться Мишиного совета и уехать из Ленинграда. Павлик суетился вокруг, засыпая вопросами:
– Мама, а зачем мы собираемся?
– А куда мы поедем?
– А зачем?
– А папа с нами поедет?
– А когда он вернется?
Обычные вопросы обычного ребенка сейчас вызывали у Натальи глухую тоску, отчаяние и ужас. Она едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Нет, папа не вернется! Никогда больше не вернется!» Но краем сознания она все-таки помнила, что не следует срываться на ребенка, и заставляла себя отвечать Павлику – хотя бы односложно.
Той ночью она спала беспокойно, поминутно просыпаясь от каждого шороха. Резкий звонок в дверь, а сразу следом громкий стук заставили Наталью подпрыгнуть и в панике заметаться по комнате. Они пришли, она не успела. Что делать? Из окна выбраться не удастся – слишком высоко. Спрятаться здесь негде. Кто-то из соседей открыл дверь, и по квартире застучали тяжелые сапоги, в гостиной раздались резкие, уверенные в своей власти голоса. Наталья без сил опустилась на кровать. Всё. Капкан захлопнулся, она ничего не успела. Лишь на краю сознания трепыхалась слабая надежда: может, это не за ней; может, за кем-то из соседей. Но и эта надежда в следующее мгновение рассыпалась в прах.
Дверь комнаты с грохотом распахнулась, и как к себе домой вошли двое. Темноволосый молодой мужчина в черной кожаной куртке. Холодные серые глаза – будто ружейные дула. Наталья невольно поежилась, вдруг остро ощутив, что она всё еще в ночной рубашке. И совсем молоденькая девушка с худым лицом, на котором выделялись большие глаза, и резкими порывистыми движениями. Девушка показалась Наталье смутно знакомой, но сейчас ей было не до того.