– Наталья Кирилловна Бергман? – безразличным тоном осведомился мужчина, явно зная ответ заранее и спрашивая лишь для формальности.
Наталья кивнула, не в силах говорить.
– Вы арестованы за антисоветскую пропаганду, – мужчина показал ей ордер «На обыск и арест гражданки Натальи Бергман».
– Но… – Наталья хотела было заспорить, доказывая, что она ни в чем не виновата, но передумала: по лицу мужчины сразу становилось ясно, что никакие слова на него не подействуют.
– Одевайтесь и соберите вещи, – коротко приказал он.
Наталья выразительно посмотрела на него – неужели она должна переодеваться при постороннем мужчине? Но он проигнорировал ее взгляд. Наталья стиснула зубы и поднялась, собирая одежду, надеясь, что он хотя бы отвернется.
Как будто не обращая на нее внимания, мужчина принялся обыскивать комнату, переворачивая всё вверх дном. От шума проснулся Павлик и, увидев чужих людей, испуганно закричал:
– Мама!
Наталья кинулась к нему, бросив одежду, схватила на руки. Павлик вцепился в нее мертвой хваткой, будто почувствовав, что происходит.
– Наталья Кирилловна, можете выйти с ребенком в другую комнату– там и оденетесь, – вдруг тихо предложила девушка, про которую Наталья почти забыла.
Ее слова прозвучали поразительно доброжелательно – совсем не так оперативники обращаются с арестованными. Наталья удивленно вскинула на нее взгляд и вдруг поняла, почему девушка показалась ей знакомой.
– Таня? – потрясенно воскликнула она. – Таня Варламова?
Та кивнула, чуть улыбнувшись, подобрала брошенную одежду и, вручив ее Наталье, подтолкнула к двери. Наталья машинально вышла и столь же машинально принялась одеваться, поставив Павлика на пол. Он затих и только встревоженно следил за матерью, даже ничего не спрашивая – то ли не до конца проснулся, то ли слишком сильно испугался. А в голове Натальи проносились сумбурные, спутанные мысли о том, каким образом ее милая ученица с добрым пылким сердцем оказалась среди этих людей. О своей собственной судьбе задумываться не хотелось. Наталья даже не сразу заметила, что в гостиной стоят Тося и Юрий, а когда заметила, лишь молча кивнула. Они так же молча одарили ее сострадательными и одновременно испуганными взглядами.
И вот оперативники вышли из ее комнаты и принялись обыскивать гостиную, а заодно и комнаты соседей. Что они хотели найти, для Натальи осталось загадкой. Прижав к себе испуганно притихшего Павлика, она безучастно наблюдала за ними.
Более трех часов они обшаривали квартиру, без конца расхаживали по всем углам, повсюду зажигали свет, попутно спрашивая:
– Чем зарабатываете на жизнь?
– С кем встречаетесь?
– Чем интересуетесь?
Наталья односложно отвечала, не понимая, к чему эти вопросы. Время тянулось в кошмаре безнадежности. В квартире царил ужасный хаос. Все вещи были разбросаны, ящики выдвинуты, книги валялись на полу.
– Мама, – вдруг прошептал Павлик, – зачем пришли эти люди?
Пока Наталья думала, как ответить на его вопрос, мужчина вернулся в гостиную и бесцеремонно толкнул ее к двери:
– Пошли.
– Мама? – удивленно спросил Павлик.
Мужчина поднял его, отрывая от Натальи, и передал по-прежнему остававшейся в гостиной Тосе:
– Возьмите ребенка.
Павлик, конечно же, закричал, пытаясь вырваться и кинуться к матери. Наталья дернулась к нему, но мужчина уже вытащил ее – чуть ли не волоком – на лестничную площадку. Но и там она слышала рыдания сына и его крик: «Мама! Мамочка! Мама!» – от которого разрывалось сердце. Наталья задергалась в отчаянной, не рассуждающей попытке освободиться из железной хватки.
– Успокойтесь. Ему же хуже сделаете, – осадил ее конвоир.
И Наталья обмякла, перестав сопротивляться. В полубессознательном состоянии она спустилась по лестнице, пересекла двор и подошла к автомобилю на улице. В голове билась одна мысль: «Что теперь будет с Павликом?» И только где-то глубоко-глубоко пряталась надежда: может, ее всё же выпустят.
Наталью затолкали в машину. Мужчина сел за руль, а Таня Варламова устроилась на заднем сиденье рядом с ней. В другое время Наталья с радостью поговорила бы с бывшей ученицей. Но сейчас она только закрыла глаза, впав в апатию и почти отключившись. Таня, видимо, понимая ее состояние, а может, и по какой другой причине, общаться не пыталась – просто молча сидела рядом. Так и ехали по темным улицам ночного Ленинграда. Ночь стояла холодная, и Наталья скоро начала дрожать.
А еще холоднее стало, когда автомобиль остановился возле узенькой двери комендатуры, и вышли на улицу. Наталью обыскали и отвели в большую мрачную комнату. Здесь ей пришлось заполнить анкету с множеством малопонятных вопросов. Некоторое время спустя два охранника повели ее в тюрьму.
Из комнаты ожидания через длинный коридор вышли во двор. Там остановились перед большими тяжелыми воротами и постучали. В маленьком окошке появилось лицо. Охранник что-то сказал – Наталья не слышала, что именно, – и в огромных воротах открылась дверца. Опять пошли по коридору до еще одной тяжелой двери. Оттуда попали на нижнюю площадку широкой лестницы, рядом с которой находилась шахта лифта. На нем поднялись на седьмой этаж, где Наталью ввели в маленький кабинет, приказали войти в соседнюю комнату, там раздеться догола и ждать женщину, которая должна была ее обыскать.
Наталья покорно разделась. К этому моменту ей было уже почти всё равно. Пришла женщина – быстро ощупала тело, волосы, осмотрела подмышками. Это было противно, но Наталья и тут ничего не сказала. Женщина вышла. После досмотра Наталью сопровождал уже только один охранник. Он провел ее к двери со смотровым окошком, постучал, и дверь открылась.
Здесь перед Натальей предстала лестница, спускающаяся в большой зал, в середине которого находился стеклянный купол, поддерживаемый четырьмя столбами. На всех стенах зала внизу выстроились узкие двери со смотровыми окошками. Камеры, поняла Наталья. Над ним шла галерея с еще одним рядом запертых дверей. Перед каждой камерой лежала толстая ковровая дорожка. Все эти детали измученный мозг Натальи отмечал с какой-то нездоровой четкостью.
Они спустились по лестнице и прошли на другую сторону зала, остановившись перед одной из камер, на которой висел потертый металлический номерок «97». Конвоир открыл дверь и втолкнул Наталью внутрь – в пустую каменную комнату, в которой из мебели были только стол, стул и кровать с пружинным матрасом и волосяным наматрасником. Затем дверь закрылась, звякнули ключи, и наступила полная тишина. И тут апатия вдруг покинула Наталью, ее охватило такое острое чувство протеста и отчаяния, что она рухнула на постель, обхватила голову руками и зарыдала.
Глава 11
Выплакаться Наталье не дали. Тут же открылось окошко на двери, и охранник резким тоном велел ей ложиться. От окрика она вздрогнула и попыталась взять себя в руки – устраивать истерику перед этими людьми она точно не собиралась. Не раздеваясь – только сняв ботинки – Наталья легла на кровать и закрыла глаза. Окошко на двери захлопнулось, но теперь она знала, что ее уединение мнимое – за ней постоянно следят.
Она подумала, что стоит попытаться заснуть, однако сон не шел, отгоняемый беспокойными мыслями и бурными эмоциями. К тому же в камере горела яркая электрическая лампочка, режущая глаза даже сквозь веки. Пытаясь спастись от света, Наталья положила на лицо полотенце, висевшее рядом на стуле. Тут же снова раздался резкий приказ охранника убрать полотенце.
– Не положено! Лицо должно быть открытым.
Со вздохом Наталья повесила полотенце обратно. И как, они считают, она должна спать с таким освещением? Остаток ночи так и прошел в мучительных попытках отвлечься. При том, что поворачиваться на бок не позволяли (лежать только на спине и руки держать поверх одеяла), ходить по камере не позволяли (ночью ходить не положено), а от яркого света начали болеть глаза. И это не считая без конца вертевшихся в сознании мыслей о том, что теперь будет с Павликом. Беспокоиться о себе сил не осталось.