Тася учила с утра до вечера – даже по ночам ей снились войны, грамматические формулы и географические карты. Она побледнела и осунулась. Но с другой стороны, интенсивная учеба занимала всё время и позволяла не думать больше ни о чем. Ни о бабушке, по которой она по-прежнему скучала, ни о том, что будет через несколько месяцев по окончании института, ни о предложении Лизы Бергман, в глубине души волновавшем ее. Реальная жизнь, расстилавшаяся перед Тасей, казалась тонущей в тумане и потемках.
Одновременно с подготовкой к экзаменам спешно шились наряды для выпускного бала. Швейцарская постоянно была полна маменек, портних и модисток. По лестницам носили узлы и картонки. Девочки на переменах собирались гурьбой и рассматривали модные картинки, выбирали материи из кучи нанесенных им образчиков. По стенам в дортуаре на наскоро вбитых гвоздях появились пышные белые юбки с оборками и кружевами. Но главный восторг вызывали цветные чулки. Тася не участвовала в общей суматохе. Ей, как будущей пепиньерке, первую пару нарядов шил институт, и она не задумывалась о фасонах и материях. Всё равно это никак не повлияет на конечный результат. К тому же выпускные платья у всех были одинаковые – белые кисейные или тюлевые, воздушные, с одинаковыми широкими голубыми кушаками. Так чего зря тратить время? Одноклассницы пару раз пытались втянуть ее в обсуждение, но, не добившись успеха, отстали.
И вот наступил день экзамена. Тася так нервничала, что ночью почти не спала. Однако утром встала раньше всех, на удивление свежей и бодрой. Как только раздался звонок, девочки, не строясь в пары и не обращая внимания на редкие окрики мадемуазель Дюбуа, гурьбой понеслись на парадную лестницу, где каждая заняла давно известное ей место. Все волновались. Тася в уме повторяла ответы на три традиционных вопроса по-французски и по-немецки: Который вам год? В каком вы классе? Кто ваш отец?
На площадке у самых дверей в швейцарскую стояли инспектор, классная дама и учителя. Швейцар Матвей в парадной красной ливрее с орлами, в треугольной шляпе, с большой булавой стоял в открытых дверях.
Карета подъезжала за каретой, выходили ордена, ленты, выплывали шлейфы и перья, и всё это направлялось в приемную к Maman. Девочки наблюдали за приезжающими гостями через окна. Тася, замерев от восторга, разглядывала пышные наряды, важных дам и господ. Этот высший свет был ей чужд, но манил своим далеким блеском.
Швейцар стукнул три раза булавой, всё всколыхнулось, зашумело и сразу замерло, оцепенело. Затаив дыхание, Тася вместе с подругами ждала появления гостей. Дверь в комнату Maman открылась, и появилась она сама – в шуршащем синем шелковом платье, белой кружевной мантилье и воздушном тюлевом чепце с белыми лентами. Высокие посетители поднялись на первую площадку и двинулись к лестнице. Ряды подобранных по росту девочек приседали – низко, плавно, с гармоничным жужжанием:
– Nous avons l’honneur de vous saluer[9].
За гостями шли инспектор и учителя, а вслед за ними двинулись и девочки. В зале Тася с любопытством огляделась: всё здесь было сегодня не так как обычно. Мягкий красный ковер тянулся по широкому проходу от самой двери. Направо и налево крыльями шли по семь рядов красных бархатных кресел. Перед первым рядом – столик с программами и тисненными золотом билетами. Лицом к креслам, такими же двумя крылами с проходом посередине стояли стулья для экзаменующихся девочек, а глубже – скамейки для разных лиц, которым дозволялось присутствовать при публичном экзамене. Натертый как зеркало паркет, большие портреты в золоченых рамах, столы вдоль боковых стен, убранные розовым коленкором, с разложенными на них работами и картинами кисти институток.
Двери закрылись. Хор пропел гимн, затем молитву, и все сели. Тася глубоко вздохнула и сжала ладони в кулаки, пытаясь успокоиться. Всё будет хорошо, она прекрасно знает все билеты. Главное, не нервничать.
– Преображенская, – прозвучала ее фамилия, и Тася, сжав губы, пошла к столу.
Самый нелюбимый ее предмет. «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его», – мысленно произнесла Тася и, едва сдерживая дрожь в руках, подошла, глубоко присела, взяла билет и перевернула его. «Смутное время». Тася перевела дыхание, постаравшись сделать это незаметно, отошла на три шага и снова присела. Этот вопрос она знала неплохо и бойко начала отвечать. Члены комиссии одобрительно кивали и даже улыбались.
– Чудесно, – похвалил седой генерал, когда она закончила. – Прекрасные знания.
Тася воспрянула духом. Нервозность отступила, и остальные предметы она отвечала уже спокойнее. По каждому предмету вызывали по пять девочек – лучших в данной науке.
Когда экзамен завершился, посетители вышли в соседний класс, где им приготовили роскошный завтрак. Девочкам же принесли на подносах бульон в кружках и пирожки с говядиной. Проголодавшаяся от волнения Тася как никогда с аппетитом проглотила еду.
Полчаса спустя все снова заняли свои места. Теперь выпускницы демонстрировали высокой комиссии свои творческие достижения. Играли на шести роялях, пели, декламировали, преподносили свое рукоделье и показывали свои картины. Впрочем, большинство картин написал учитель, за исключением работ трех учениц, которые действительно умели рисовать.
А потом началась торжественная часть: раздавали медали, похвальные листы и аттестаты. Тася, едва веря глазам, получила из рук важного генерала золотую медаль. Светясь от счастья, она отошла, уступая место другим девочкам, и уже не слышала ничего, не в силах оторвать взгляда от своей награды. Пока у нее не шее не повисла Вера:
– Поздравляю, Тасенька!
Тася обняла ее в ответ, тронутая этим выражением сочувствия. Сама Вера едва-едва набрала пропускной балл, но ее это нисколько не волновало.
– Мы с тобой молодцы! – довольно произнесла подошедшая Лиза – обладательница серебряной медали.
Тася радостно закивала, и они в свою очередь обнялись.
Когда высокие гости уехали – девочки бегом врассыпную провожали их до швейцарской, – начался торжественный обед, накрытый для выпускных в нижних приемных, в отделении Maman. Войдя в комнату, Тася вздохнула от восхищения. На столах стояли вина и фрукты, прислуживали лакеи. В ближайшей комнате играл оркестр военных музыкантов. Вместе с выпускницами обедали учителя и пепиньерки. Все садились, кто где хотел. Дисциплины не было никакой: девочки беспрестанно вскакивали из-за стола и передавали доверху нагруженные кушаньями тарелки второклассницам, стоявшим в коридорах.
Тася со смешанным чувством радости и грусти тоже выносила младшим товаркам угощения, вспоминая, как в прошлом году точно так же стояла в коридоре, провожая старших. Вот теперь и она выпускница. Закончилась учеба, начиналась взрослая жизнь. Правда, вряд ли ее жизнь сильно изменится, разве что будет больше свободы. Но, с другой стороны, и обязанностей прибавится.
В ту ночь в дортуаре не спал никто. Девочки сидели на кроватях группами и попарно. Над городом стояла первая белая ночь. Обсуждали, кто куда пойдет после института.
– Так ты не передумала, Тася? – тихо спросила Лиза.
Она покачала головой:
– Это лучший шанс для меня.
Лиза пожала плечами, всем своим видом показывая неодобрение к подобному роду занятий.
– Если все-таки передумаешь, найди меня.
Тася кивнула, сжав ее ладони:
– Мне будет не хватать тебя, душка.
В темных глазах всегда сдержанной Лизы вдруг сверкнули слезы, и она, порывисто обняв Тасю, прошептала:
– Мне тебя тоже.
Мало-помалу усталость взяла свое – девочки разошлись по кроватям, и дортуар погрузился в тишину.
***
На следующее утро с девяти часов дортуар заполнился маменьками, родственницами, портнихами, горничными. Все суетились, толкались. Девочки преобразились: в высоких прическах, в белых пышных платьях с голубыми поясами они казались выше, стройнее.