Закончив перекличку, медведеподобный охранник повел их к Управлению лагеря. Прямо перед ним красовалась большая клумба, на которой был выложен симпатичный слон, а на его попоне буква "У". В тот момент Наталья не поняла, к чему этот рисунок. И только гораздо позже другие заключенные объяснили ей ребус: он означает У-СЛОН – Управление Соловецких лагерей особого назначения.
Здесь их разделили на мужскую и женскую группу. Мужчин повели к монастырским зданиям, женщин погнали наружу. И вдруг раздался крик:
– Разойдись!
Все инстинктивно шарахнулись в стороны. Трое молодых людей с опухшими лицами быстро волокли под руки человека в одном белье. Его ноги и руки обмякли, безвольно болтаясь, а на лицо было страшно смотреть. Человека подтащили под колокольню – в низенькую дверь у основания – и выстрелили ему в затылок. Наталья вздрогнула и поспешно отвернулась, слыша, как покатилось тело вниз по крутым ступеням. Среди заключенных пролетел тихий ропот, но быстро смолк. К чему эта прилюдная экзекуция? Напугать их? Что ж, Наталья вынуждена была признать, они своей цели добились: страшно было до дрожи, до оцепенения. А еще – противно.
С равнодушным видом, будто ничего не произошло, охрана погнала женщин дальше – за стены монастыря, вдоль берега и к длинному двухэтажному деревянному зданию, обнесенному высоким забором. Женский барак. По темным дощатым коридорам их провели в большое грязное помещение, где их встретили возмущенные, язвительные, насмешливые крики обитательниц барака. Наталья снова содрогнулась. По одному виду этих несчастных созданий – оборванных, нечесаных – она сразу поняла: новичкам здесь спокойной жизни не дадут. Они были из той же породы проституток и воровок, что ехали с нею в поезде, только еще хуже, если такое возможно. Охрана тут же ушла, оставив новеньких устраиваться, как могут.
В помещении стояли двухъярусные четырехместные дощатые нары – вагонки. Совершенно голые – похоже, о матрасах здесь и не слыхали. Под улюлюканье, грязные ругательства, толчки и насмешки Наталья вместе с остальными новоприбывшими прошла к свободному месту на нарах, где и положила узелок со скудными пожитками. К ее громадному облегчению, старожилки пока отстали от них: было как раз время обеда, и голод оказался сильнее желания поиздеваться над новенькими. Но Наталья заранее с ужасом представляла себе жизнь в такой среде.
Кормили в просторной комнате, которая, однако, казалась маленькой из-за огромного количества столпившихся здесь женщин. Еда состояла из похлебки из голов трески, которую разливали в небольшие жестяные миски, и куска недопеченного хлеба. Наталья так проголодалась, что и не заметила противного вкуса. Вот только голод эта пища скорее разожгла, чем утолила.
Когда Наталья, устроившись в уголке как можно дальше от бандиток и проституток, торопливо поглощала скудный обед, к ней подсели две женщины. Измученные, с осунувшимися лицами, но явно не принадлежавшие к низам общества. Наталья одарила их удивленно-заинтересованным взглядом.
– Новенькая, да? – спросила одна из них – темноволосая средних лет женщина с темными глазами, казавшимися громадными на исхудавшем лице.
Наталья кивнула, настороженно посмотрев на нее и на вторую соседку – немного моложе первой с редкими пегими волосами.
– Конечно же, поселили с бандитками, – вздохнула эта последняя. – Всегда так с новенькими. И наверняка завтра на "кирпичики" погонят. Но ты держись – если повезет, через пару недель получишь новое назначение и переселишься к нам.
– Куда это – к вам? – с искренним интересом спросила Наталья.
– На второй этаж, – пояснила первая женщина. – Там живут каэрки, которые работают здесь в театре, лазарете, поварихами, учительницами для подростков из детских бараков. Мы с первым этажом не общаемся, и они нас не трогают. Но бедняжки – те, кто остаются среди них: они живут в настоящем аду. Я знаю – сама через это проходила.
– Поэтому постарайся, чтобы тебя перевели на белые работы, – добавила вторая. – Ты ведь из образованных, правильно?
Наталья кивнула:
– Как вы поняли?
– Ну, это сразу заметно, – улыбнулась первая. – Меня Софья зовут, кстати.
– Наталья.
Похоже, здесь было принято представляться одним именем – без отчества, без фамилии. Или это только при первом знакомстве? Вторую женщину звали Ирина. И обе они были из аристократии. Они не говорили этого напрямую, но в их словах проскальзывало достаточно, чтобы понять.
С тяжелым чувством, вызванным и словами новых знакомых, и наблюдением за остальными лагерницами, Наталья думала о том, как проведет здесь восемь лет. Сможет ли она выжить?
Глава 13
Пресловутые «кирпичики» оказались работой на кирпичном заводе. Утром заключенных подняли затемно и под конвоем привели в просторное помещение вроде сарая, где в центре стоял большой стол, на нем два таза с водой, в одном из которых плавала скалка, а рядом лежала куча песка. Новеньких встретила высокая крепкая женщина с коротко остриженными светлыми волосами.
– Показываю один раз, – объявила она. – Смотрите внимательно.
Она взяла форму – прямоугольную штуку из досок, разделенную на два отделения – и опустила ее в таз с водой. Затем зачерпнула немного песка и встряхнула его несколько раз так, что он покрыл мокрые стенки формы, остатки вытряхнула обратно в кучу, а форму положила на стол. От лежащей на столе глины она отделила приличный ком и с силой засунула его в гнездо формы, а потом еще один ком – во второе гнездо.
– Глины всегда берите побольше и тщательно утрамбовывайте ее в форму, чтобы она полностью заполнила все уголки, – объясняла она, одновременно показывая. – Останется хоть малейшая дырочка, и кирпич будет с браком. За каждый брак вас ждет наказание.
Забив глиной форму, она взяла из второго таза скалку и срезала ею излишки глины, после чего мокрой ладонью затерла поверхность. Затем она отдала форму вместе с сырцом другой женщине, которая отнесла его сушиться: перевернула форму и аккуратно сняла ее с сырца, а форму отнесла обратно.
– Всё ясно? – спросила бригадир.
Они кивнули. Наталье показалось, что это совсем не сложно – и чего ее так пугали кирпичиками? – но быстро поняла, как ошибалась. Уже через пару часов начали невыносимо ныть руки. А к концу рабочего дня, казалось, что она не в состоянии и пальцем пошевелить.
Эта неделя стала для нее непрекращающимся кошмаром, когда она не видела ничего, кроме бесконечных кусков глины и форм для кирпича. Даже ночью снилась формовка. А соседки что-то говорили о самодеятельности, каком-то театре вроде бы, в котором играли сами каторжники, о новостях в Соловецкой газете. Более того – некоторые шепотом (поскольку это было строго запрещено) хвастались амурными похождениями. Как у них хватало на всё сил, Наталья просто не постигала.
Она жила с ощущением непрекращающейся изматывающей усталости и желания заснуть – всё равно где. Хоть прямо рядом со столом, на котором делались кирпичи. И постоянно приходилось твердить себе: нельзя, нельзя, надо работать. Как наказывают «отлынивающих» от работы, она успела узнать даже слишком хорошо: у нее на глазах свалившуюся от усталости женщину избили прикладами так, что она превратилась в сплошную грязную кровоточащую рану. И голод – постоянный, сосущий, скручивающий пустой желудок голод, который скудная похлебка скорее дразнила, чем утоляла.
Голод заставлял есть самые невероятные блюда, вплоть до картофельных очисток, собранных на помойке. С наступлением тепла, когда начала появляться трава, заключенные собирали молодую крапиву и другие растения, варили их и пили. Увы, дело это было небезопасное – запросто можно было отравиться каким-нибудь ядовитым растением. Так что Наталья собирать траву не рисковала.
А тут еще белые летние ночи. Солнце едва успевало скрыться за горизонтом, как тут же снова выныривало. День? Ночь? Время суток совершенно перепуталось в сознании. Уже через несколько дней такой жизни Натальей овладела безнадежность и апатия. Она не понимала, кто она и где, и существовала лишь по инерции.