Наталья пораженно вытаращилась на него – кто он такой, чтобы с таким спокойствием и властностью распоряжаться на Соловках? Тут очнулись от ступора чекисты.
– Не позволю! – возмутился один из них. – Без охраны и разрешения начальства в море не выпущу!
– Начальство – вон оно, в шуге, – по-прежнему спокойно заметил рыбак, – а от охраны мы не отказываемся. Садись в баркас, товарищ Конев.
Чекист будто съежился и отошел от берега. Выходить в море в такую погоду он явно не рвался. После недолгих пререканий небольшая спасательная команда всё же отплыла.
– Баркас на воде, владыка! – тем временем доложили рыбаки.
«Владыка?» – удивилась Наталья. Она знала, что в рыбацкой артели в основном работали священнослужители. Но, похоже, этот невозмутимый уверенный рыбак был не простым священником. Он спустился в баркас, встав у руля, и лодка отошла от берега, медленно пробиваясь сквозь заторы. Со смешанным чувством изумления, восхищения и тревоги Наталья наблюдала, как они удаляются, постепенно исчезая из вида.
Время тянулось невероятно медленно. Спустились сумерки. Настала студеная ночь. Однако никто не хотел уходить с берега – забегали в тепло, грелись и возвращались. Все с тревогой вглядывались в даль – не появится ли там лодка. Шепотом переговаривались, шепотом молились.
– Никто как Бог!
– Без Его воли шуга не отпустит.
Наталья вместе со всеми вглядывалась в нависшую над морем тьму, вслушивалась в ночные шорохи, молилась.
Стояли до самого утра. Лишь когда солнце разогнало полосу прибрежного тумана, увидели возвращавшуюся лодку, а в ней девять человек. И все, кто был на пристани – монахи, каторжники, охранники – крестясь, в едином порыве опустились на колени.
– Истинное чудо! Спас Господь! – раздались восклицания со всех сторон.
– Спас Господь, – произнес и тот священник, вытаскивая из карбаса окончательно обессилевшего Сухова.
Так Наталья познакомилась с владыкой Илларионом.
В следующий раз она встретила его на Пасхальной службе – единственной церковной службе, которую Наталья видела за всё свое пребывание на Соловках. Возможно, единственную на Соловках вообще. Причем владыка Илларион добился от начальства, чтобы на службе присутствовали не только священники и монахи, но и все желающие заключенные.
Задолго до полуночи вдоль сложенной из громадных валунов стены монастыря, мимо суровых башен потянулись к ветхой кладбищенской церкви нескончаемые вереницы серых теней. Наталья шла среди них. Никто не разговаривал, всех охватило трепетное благоговение. Жаль только не было благовеста – колоколов на Соловках давно не осталось.
В саму церковь Наталья не попала – крохотная церквушка не смогла вместить даже всё духовенство – и встала с остальными на кладбище. Люди всё подходили и подходили, так что часть молящихся стояла уже в соснах, почти вплотную к бору.
Тишина. Если и по пути никто не разговаривал, то тут чуть ли не перестали дышать. Наталья напряженно вслушивалась в доносящиеся из открытых врат церкви звуки священных песнопений. А по темному небу, радужно переливаясь всеми цветами, бродили столбы сполохов северного сияния. Они сомкнулись в сплошную завесу, засветились огнистой лазурью и всплыли к зениту, ниспадая оттуда, как дивные ризы. От восторга этой величественно-прекрасной картины перехватило дыхание.
Прогремел возглас владыки Иллариона:
– Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!
Из широко распахнутых врат ветхой церкви, сверкая многоцветными огнями, выступил крестный ход. Епископы в облачениях, окруженные светильниками и факелами, сотни священников и монахов, а следом за ними уже все пришедшие на Праздник каторжники. Торжественно выплыли из дверей храма блистающие хоругви, загорелись многоцветием факелы-светильники.
– Христос воскресе!
Немногие могли расслышать слова Благой Вести – слишком много собралось народу, – но все почувствовали, и по ночному безмолвию пронеслось волной:
– Воистину воскресе!
Пели все. Ликующий хор утверждал непобедимое Воскресение. Ни разу в жизни Наталья не испытывала на церковной службе такого духовного подъема. В самые беззаботные и благополучные дни в гимназии она не чувствовала столь ликующей радости, как сейчас – измученная заключенная концлагеря, которой смерть грозила ежечасно и ежеминутно. Никогда еще не была такой горячей и искренней ее молитва.
Яркой вспышкой осветил Праздник лагерную жизнь, но потом снова потекли безнадежные серые будни. С владыкой Илларионом Наталья пересекалась еще несколько раз, видя его лишь издали. Зато от других заключенных она узнала, что владыка пользуется уважением не только среди товарищей по несчастью, но и среди надзирателей. До такой степени, что в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток и нередко называли его «владыка». Или же официальным термином «заключенный». Но никогда кличкой «опиум», попом или товарищем.
Ему удавалось добиться от начальства того, чего не удавалось больше никому. При этом владыка Илларион никогда не искал никаких привилегий для себя, предпочитая быть простым рыбаком.
Хотела бы Наталья поговорить с этим необыкновенным человеком, но не смела нарушить лагерные правила, запрещавшие общение между женской и мужской частью населения. Попасть в штрафную роту она не стремилась.
Не видя почти ничего, кроме лазарета и женбарака, подробности о жизни других рот Наталья узнавала от своих пациентов. Зачастую такие, о которых и знать-то не хотелось. Так однажды она услышала, как мужчина с сильно порезанной ногой рассказывал соседу про Секирку:
– Печь позволяют топить только вечером – четыре часа. Сам представляешь, какой там жуткий мороз при таких условиях. Мы спали штабелями, чтобы хоть как-то согреться: ложились друг на друга в четыре яруса и в течение ночи перемещались из одного яруса в другой. Тем, кто в середине – хорошо. А вот внизу частенько задыхаются под весом остальных.
Наталья, проходившая мимо с миской теплой воды, чтобы промыть рану еще одному больному, представила себе эту картину, и ее передернуло.
– Похоже на ад, – угрюмо произнес другой больной. – Не хватает только жары и адского пламени. А люди как раз из царства теней.
– Нет, это только чистилище… – возразил еще один.
– Да, правда – чистилище, – согласился тот. – Ад – это навсегда, вечность. А чистилище временно. Каким бы долгим оно ни было, всё равно пройдет.
Наталья подумала, что в этом, наверное, заключается самое страшное: единственным утешением истязаемых заключенных была надежда на смерть – только тогда они смогут освободиться от мучений.
Глава 14
Воспользовавшись короткой возможностью отдохнуть, Наталья села возле приоткрытого окна: так меньше чувствовался больничный запах крови, загнивших ран и спирта, использовавшегося для дезинфекции.
– Сестра! – позвал ее слабый голос.
Наталья встрепенулась и встала, но не успела и шага сделать, как кто-то схватил ее за запястье. Она вздрогнула и инстинктивно попыталась выдернуть руку, но держали крепко. Наталья обернулась, с ужасом увидев перед собой одного из чекистов, занимавших в лагере не последнее положение. В лазарете делать ему было нечего. Да и вообще в последнее время Наталья постоянно на него натыкалась, куда бы ни пошла. Пристальный взгляд выцветших серых глаз вызывал дрожь и желание спрятаться.
– Мне надо идти, – тихо произнесла она, снова попытавшись отнять руку, и снова безрезультатно. – Меня зовут.
– Подождут, – скривился чекист. – У меня к тебе предложение. Наталья, не так ли?
Она кивнула, настороженно глядя на него. Что за предложение может быть у высокопоставленного чекиста к простой заключенной? Да еще и такое, чтобы называть ее именем, а не номером.