Понимая, насколько она нежеланна, Наталья старалась не раздражать окружающих и молча нашла более-менее свободный угол, где можно было устроиться. Но всё напрасно. Как только за чекистами закрылась дверь, барак взорвался возмущенными криками и чуть ли не угрозами. Пока не прозвучал голос всё той же седой женщины – негромкий, но такой весомый, что все моментально примолкли:
– Успокойтесь и оставьте ее в покое. Она такая же несчастная жертва, как вы.
Женщины немного поворчали, но разошлись.
– Спасибо, – искренне поблагодарила Наталья спасительницу – она прекрасно понимала, что без ее вмешательства ей пришлось бы несладко.
– Во славу Божию, – ответила та, улыбнувшись. – Меня зовут Елена. И не обращайте внимания на них, – Елена махнула рукой на остальных обитательниц барака. – Они на самом деле добрые женщины.
Наталья представилась в свою очередь и вдруг поняла:
– Вы монахиня?
Елена кивнула с прежней улыбкой:
– Мы все здесь либо монахини, либо проститутки.
Наталья не могла не улыбнуться в ответ: от женщины исходило удивительное тепло. С ней она чувствовала себя куда непринужденнее, чем с аристократическим кружком в предыдущем бараке. И вскоре убедилась, что матушка Елена, как уважительно называли ее все без исключения, действительно пользовалась среди населения барака безграничным авторитетом. Благодаря ее благотворному влиянию жили они мирно – она умела удивительно быстро улаживать конфликты и гасить ссоры.
На работу на следующее утро подняли рано – даже раньше, чем бывало обычно. Полусонная Наталья вместе с остальными вышла на промозглый двор. Не то чтобы в бараке было так уж тепло, но там все-таки воздух согревался от дыхания его обитательниц. А на улице, где еще не встало солнце, а от озера дул холодный ветер, она моментально продрогла до костей. Поношенная и изрядно оборванная одежда от холода совершенно не спасала.
Так что, попав в хлев, Наталья даже обрадовалась – там по крайней мере было тепло. Хотя она никогда прежде не работала с животными и понятия не имела, что делать. Впрочем, в последнее время она привыкла быстро осваивать новые виды деятельности: умение приспосабливаться – вопрос выживания в лагере. И, наблюдая за более опытными женщинами, вскоре уже бойко принялась выгребать навоз, подносить животным корм и воду, доить коров и коз.
Не сказать, чтобы работа была легкой, особенно учитывая их общее истощенное состояние, но в целом не смертельно. Наталья привыкла и не к такому. А вдали от высшего лагерного начальства дышалось всё равно свободнее. Но самая прекрасная перемена заключалась в вечерних разговорах с матушкой Еленой. После скудного ужина, состоявшего из жидкой баланды и ломтя засохшего хлеба, матушка Елена неизменно беседовала с кем-нибудь из заключенных – в приватных, насколько это было возможно в их условиях жизни, беседах. И вот эти-то беседы стали для Натальи главным утешением и отдушиной.
Матушка Елена обладала поразительным любящим и всепроникающим взглядом. Казалось, она видит тебя насквозь, заглядывая в самую глубину души. Общаясь с ней, Наталья будто рождалась заново, ощущая, как, вопреки тяжелым условиям жизни, бесконечной усталости и голоду, на сердце рождается радость и легкость.
– В испытаниях очищается и закаляется душа – как сталь в огне, – говорила она, когда Наталья пожаловалась на свою жизнь. – Неси крест свой с терпением и упованием на Господа, и Он управит путь твой.
Наталья подумала, что где-то уже слышала такие слова, кивнула и задала другой занимавший ее вопрос:
– Почему происходит это с Россией? Страну разоряют, людей губят в лагерях.
– За грехи наши, – матушка Елена покачала головой со слабой улыбкой. – Люди отступили от Бога, забыли Его, и пришлось приводить их в чувство. А ты не ропщи, а устранись сама от отступления. Изучи дух времени, чтобы избежать его влияния. Да ты и изучила уже, он едва не поглотил тебя, но не поглотил – Господь сберег. Будь внимательнее впредь.
Наталья поразмышляла над этим и согласилась. Действительно, общество в России перед революцией почти поголовно было если и не откровенно безбожным, то, во всяком случае, к Церкви равнодушным – как она сама, как многие и многие другие.
В другой раз после особенно изнуряющего дня, когда хотелось плакать и выть от беспросветности жизни, обреченной влачится в лагере, Наталья с тоской спросила:
– Как молиться, как верить, если я чувствую лишь отчаяние и желание умереть, чтобы закончилась эта каторга?
– Гони от себя уныние, – матушка Елена ласково сжимала ее ладонь, и от одного этого простого жеста и ласкового взгляда серых глаз становилось легче. – Открой сердце перед Богом, поверь в Него, доверься Ему, и почувствуешь, как в сердце обильно потечет поток благодати. Почувствуешь, как радует, утешает и подкрепляет Господь верующее в Него сердце.
Поначалу Наталья скептично отнеслась к этим словам, но чем дальше, тем больше убеждалась в их правоте. Чем больше ее душа раскрывалась, устремляясь к Богу, тем легче становилось переносить внешние невзгоды.
– Нигде я так искренне и горячо не молилась, как здесь, – говорила матушка Елена.
И Наталья соглашалась с ней. Заключенные, лишенные всего, ежедневно ходившие по краю могилы, они тем легче устремлялись душой к Небу.
– Жертва кладет предел страху плоти. Страх умирает на жертвеннике, ибо он плоть. Дух не ведает страха, – особенно часто повторяла матушка Елена.
Дух не ведает страха. С каждым днем Наталья всё сильнее ощущала это по себе. Никуда не делось предельное физическое истощение, но на душу Натальи постепенно сошло бесконечное умиротворение. И даже мысли о муже и сыне не терзали сердце так болезненно, как прежде. Господь не оставит – теперь она твердо в это верила.
– За что так советская власть ополчилась на Церковь? – в один из вечеров задумчиво спросила Наталья. – Пусть не верят сами – зачем мешать другим? Кому от этого плохо?
– Не люба миру правда Господня, – тихо ответила матушка Елена. – Светлый лик Церкви Христовой – помеха ему. Но ты, милая, об этой правде не забывай. И помни: Церковь по обетованию Спасителя будет жить и совершать свое служение, великое и спасительное, до последнего дня жизни мира. Помнишь, у Соловьева хорошее стихотворение есть о Рождестве Христовом: «Во тьму веков та ночь уж отступила…» Помнишь, чем заканчивается?
– «Бессильно зло, мы вечны, с нами Бог!» – кивнув, процитировала Наталья. – Я буду помнить, матушка. Обещаю.
Матушка Елена мягко обняла ее, погладив по голове, как ребенка. И в ее объятиях было невероятно уютно и спокойно.
– И о муже и сыне не плачь – увидишь еще обоих.
Наталья удивленно вскинула голову, встретив спокойный любящий взгляд. И она поверила. Всем сердцем поверила. Вера помогала ей стойко выносить все тяготы. Хотя порой она роптала, когда казалось, что не осталось никаких сил, когда хотелось лечь и умереть. Но эти мгновения проходили, вновь сменяясь пламенной молитвой и доверием Богу.
Наталья думала, что ей придется провести на Соловках остаток жизни. Даже если ее здоровья хватит, чтобы выдержать положенные восемь лет лагерей, не факт, что ее выпустят после этого. От других заключенных она знала, что зачастую люди проводили здесь куда больше времени, чем то, на которое были осуждены. Жадные лагеря так просто не отдавали своих пленников.
Однако она ошибалась.
Глава 15
Прохладным утром в конце мая их подняли раньше, чем обычно. Но самое странное – не повели на работу, а велели собрать вещи и выстроиться во дворе. Недоуменно переглядываясь и перешептываясь в прозрачных сумерках, они встали в ряд перед самым выходом из барака. Впереди темным пятном выделялось озеро, чуть покачивались под легким ветром деревья. «Опять куда-то переводят», – обреченно подумала Наталья. На Анзере она прижилась, да и с соседками установились нормальные отношения, а как-то будет на новом месте?
Не дав позавтракать, их повели на пристань, где, ничего не объясняя, погрузили на корабль. Гораздо больший корабль, чем обычно использовался для переездов между островами. Это была первая странность. А некоторое время спустя Наталья поняла, что их везут вовсе не на главный остров, а, судя по всему, на материк.