Выйдя из школы, она пошла прогуляться по Московским улицам. В Москву она переехала летом – перед самым началом учебного года. Ей предложили место в столице, а она, отчаявшись найти Павлика, была рада уехать из Ленинграда, где каждая улица хранила слишком много воспоминаний. По сравнению с помпезным царственным Ленинградом, Москва казалось более домашней. Но исключительно в плане архитектуры – люди здесь, напротив, были куда более суматошные и резкие, чем спокойные доброжелательные ленинградцы.
За неполный учебный год – сейчас стоял апрель – Наталья привыкла к Москве и даже полюбила ее. Она вышла на проспект Мира, где с дореволюционных времен еще оставались деревянные одноэтажные домики. Но сразу позади них возвышались массивные мрачноватые многоэтажки. Такой странный контраст вообще был характерен для современной Москвы. Наталье не всегда это нравилось, но, надо признать, придавало городу некую изюминку.
Деревья только начали распускаться, а кое-где можно было видеть остатки снега. Солнце припекало по-весеннему, однако воздух всё еще был прохладным. Поэтому Наталья не торопилась избавляться от черного пальто и теплого синего платка, который она носила вместо шапки.
Она свернула к Большой Переяславской улице, чтобы дойти до Знаменской церкви. Делать это следовало осторожно. Если после войны отношение к Церкви улучшилось и даже начали открываться храмы, то после смерти Сталина два года назад всё началось по новой. Хрущев, похоже, поставил целью окончательно искоренить православие в России. И для учительницы прослыть верующей было опасно. Поэтому Наталья каждый раз пряталась, стараясь заходить в храм как можно незаметнее.
Потрепанная, но всё еще красивая красно-белая церковь ярко выделялась среди окружающих домов. Прежде чем войти внутрь, Наталья надвинула платок на лицо и украдкой огляделась, убеждаясь, что поблизости нет никого знакомого. Порой ей было стыдно за свою трусость, но одна только мысль о том, чтобы снова попасть в лагеря, заставляла дрожать с ног до головы. И даже если не думать о худшем, работу потерять тоже не хотелось.
Наталья проскользнула в дверь, с яркого солнца попав в пахнущий ладаном полумрак. Внутри было пусто, только баба Нина протирала подсвечники. Наталья улыбнулась и кивнула ей, проходя мимо – в правый придел к Казанской иконе. Баба Нина кивнула в ответ, не отрываясь от своего дела. Наталья остановилась напротив большой иконы, перед которой крохотным огоньком теплилась лампада. Пресвятая Дева смотрела будто прямо в душу большими печальными глазами. «Помоги мне найти сына», – в который раз попросила Наталья. Даже совсем потеряв надежду, она продолжала молиться. Так хотелось хотя бы разок снова увидеть Павлика, увидеть каким он стал, узнать, как ему живется.
И, наверное, из-за отблесков от лампады ей показалось, будто Пресвятая Дева слегка улыбнулась. Наталья замерла на мгновение, а потом тряхнув головой, приложилась к иконе и со вздохом отошла.
Наталья успела дойти до Глинистого переулка, когда увидела идущего ей навстречу молодого человека, от одного вида которого у нее перехватило дыхание. Наталья застыла, не в силах отвести ошеломленного взгляда от такого родного лица: темно-карие глаза, черные кудри, резкая линия скул и волевой подбородок. Словно перед ней вдруг предстал воскресший и помолодевший Миша. Но со второго взгляда становились заметны и различия – все-таки молодой человек, хотя и поразительно походил на ее мужа, был не идентичен ему. И невероятная догадка заставила Наталью пошатнуться.
– Женщина? Вам плохо? – обеспокоенно спросил он, останавливаясь рядом.
И тембр его голоса был похож на Мишин, но всё же отличался.
– Павлик? – не веря себе, выдохнула Наталья, жадно вглядываясь в него.
Он вздрогнул и посмотрел внимательнее:
– Мы знакомы? – и неуверенно добавил: – Кажется, я где-то вас видел.
– Павел Михайлович Бергман? – на всякий случай уточнила Наталья.
Он кивнул, и она не сдержала потрясенный всхлип. Помотав головой в попытке взять себя в руки, она улыбнулась дрожащей, но бесконечно счастливой улыбкой.
– Наконец-то я нашла тебя, Павлик.
Он смотрел всё еще с недоумением, но в глубине темных глаз вспыхнуло недоверчивое осознание.
– Не узнаешь меня? – сквозь слезы улыбнулась Наталья. – Конечно, ты же тогда совсем малышом был.
– Мама? – едва слышно прошептал он, глядя на нее абсолютно круглыми глазами.
Наталья кивнула. Он шагнул ближе, жадно вглядываясь в ее лицо, и выражение потрясенного недоверия постепенно сменялось у него столь же потрясенным счастьем.
– Мама, – пробормотал он. – Поверить не могу. Я думал больше никогда тебя не увижу.
Наталья в свою очередь жадно рассматривала такое знакомое и одновременно незнакомое лицо, не замечая, как слезы текут по лицу.
– Я тоже. Я ведь искала тебя, Павлик. Обошла все детские дома, но нигде ничего, – и после короткой паузы с грустью и гордостью добавила: – Ты стал совсем взрослым.
– А я думал, ты погибла в лагерях.
Наталья покачала головой, всё еще не в силах поверить в такое неожиданное счастье.
– Расскажи о себе, – попросил Павлик.
– Не здесь. Пойдем ко мне – я живу неподалеку.
Полная испытаний жизнь приучила ее скрывать лишнее от посторонних глаз. А на улице было слишком много любопытных прохожих, которые уже начали коситься на них. Павлик кивнул, соглашаясь, и последовал за ней.
Весь путь до Пантелеевской улицы они почти не говорили, только недоверчиво посматривали друг на друга. У Натальи было ощущение, будто ей всё это снится. Видимо, Павлик пребывал примерно в таком же состоянии. Когда отступил первый восторг, Наталью начало трясти. Она вдруг подумала, что не знает как вести себя, о чем говорить с таким взрослым сыном, который вырос без нее. Пусть не по ее вине, но всё же сейчас они были почти чужими. И она страшно боялась допустить ошибку, боялась, что они не смогут снова стать семьей.
На пятиэтажный кирпичный дом, в котором она жила, Павлик посмотрел с непонятным выражением, но поймав ее вопросительный взгляд, тут же улыбнулся. Светло-зеленая краска на стенах подъезда сильно облупилась, но в царящей там темноте всё равно ничего не было видно. Кто-то вечно выкручивал лампочки. Вот и сейчас пришлось пробираться почти на ощупь. К счастью, Наталье надо было всего несколько раз шагнуть направо, и она упиралась в дверь своей квартиры.
Перешагнув порог, Павлик с любопытством огляделся. Квартира была маленькой – кухня да небольшая комната, – но после коммуналок она казалась Наталье чуть ли не хоромами. И ей одной места вполне хватало.
Она провела Павлика на кухню, усадила за стол, поставила чайник, порылась в шкафу, пытаясь найти что-нибудь вкусненькое, чтобы угостить его. Увы, сладостей у нее не водилось – нашлось лишь немного печенья.
– Да брось ты суетиться, – Павлик схватил ее за руку, останавливая. – Садись.
Наталья покорно опустилась на соседний стул, с легкой улыбкой глядя на него.
– Ты так похож на отца, знаешь?
– Расскажи о нем, – жадно попросил Павлик. – Какой он был?
– Замечательный. Сильный, смелый. Я очень его любила.
– Как вы познакомились?
– Я училась в институте с его сестрой…
Наталья принялась рассказывать о прошлом, которое теперь казалось почти нереальным. Будто всё это происходило в иной жизни, никак с нынешней не связанной.
– Мне кажется, я помню ту ночь, – задумчиво произнес Павлик, когда она дошла до Мишиного ареста. – Помню, что проснулся и услышал, как ты плачешь. Ты сказала, папа ушел по делам.
– Да, – Наталья удивленно кивнула. – Так оно и было.