— Именно разумного! — подчеркнул Ваня. — Это мы с Вернадским поняли, потому что другие ушами хлопали…
— Вы считаете себя учеником Вернадского?
— Это которого?
— Академика…
— Этот Вернадский мой ученик! — просто сказал Ваня. — Так и запишите… Пусть все знают…
— Но Вернадский умер, — сказал корреспондент. У него даже очки запотели от волнения, но он продолжал записывать. — Да и жил он раньше вас…
— Какая разница! Это я мамонтенка оживил, а не Вернадский… Я кого хочешь могу воскресить…
— Благодарю за интервью! — сказал корреспондент и пропал в народном карнавале, надев на себя маску вымершей когда-то древней птицы — птеродактиля. А к Ване и мамонтенку подсел саблезубый тигр, то есть не тигр, а восточного вида человек в маске тигра.
— А насчет академика ты загнул! — сказал восточный человек… — На понт взял…
— Ты эту феню брось! — сказал Ваня. — Какой у тебя ко мне разговор?
— Деловое предложение у меня, — сказал незнакомец.
— Только покороче…
— Можно и покороче… Продай Аянчика! Хорошие деньги дам!
— Чего? — спросил Ваня, набычившись. Мамонтенок забеспокоился, поднял хобот, обнюхивая незнакомца.
— Купишь себе дом в Гаграх, будешь всю жизнь как сыр в масле…
— А ты сам где живешь? — спросил Ваня.
— В Гаграх! Будем соседями! — сказал незнакомец. — Только мамонтенок мой будет…
— Ты меня заинтересовал чисто теоретически, — сказал Ваня. — А мамонтенка — на шашлык?
— Ну, зачем так грубо — на шашлык! — сказал горестно незнакомец. — Просто у меня все есть… Хочешь я тебе расскажу, что у меня есть?
— Расскажи!
И восточный человек стал рассказывать. А Ваня все шире раскрывал рот, слушая его. Дивные сады предстали перед взором Вани. Это была сказка. На деревьях росли диковинные цветы и плоды. Пели диковинные птицы. Павлины ходили, распустив роскошные хвосты. Ягуары, будто кошки, ласкались к коленям хозяина, выпрашивая ласки.
— А мамонта у меня нет! — сказал незнакомец опечаленно.
— А что ты с ним будешь делать? — спросил Ваня.
— Будет у меня в саду мандарины снимать!
— Потрясающе! — выдохнул Ваня.
— А ты будешь моим соседом, кунаком! — сказал Арчил. И Ваня увидел двухэтажный особняк с садом и птицами. А в саду — себя и Олю.
— Аянчик и у тебя будет в саду мандарины снимать! — сказал Арчил. — Мы же соседи будем.
— А как же накладная? Мне уже корову предлагали за Аяна…
— Накладную порви и подумай: то корова, а то особняк! — сказал Арчил. — У тебя уже все было — слава, почет, уважение. Но звездный час кончится! Что будешь делать? Квартиры у тебя нет!
— Я в общежитии живу, — пожаловался Ваня. — Ольга — в общаге… Квартиру года через полтора получим, если поженимся…
— Я тебе не квартиру — особняк предлагаю! — сказал Арчил. — Подумай, Ваня!
— Я согласен! Ты настоящий друг! — сказал Ваня.
— Друг! — согласился Арчил, погладив Аянчика по шерсти. Аян издал звук совсем не дружеский и посмотрел Ване прямо в глаза. Как человек посмотрел, ей-богу…
— Возьми! — сказал Арчил, подавая Ване мешок. — Деньги — дело интимное, как сказал один хороший молодой писатель. Будем считать в интимном месте… Пошли! Бери своего Аяна!
— Твоего Аяна! — сказал Ваня. — Сделка состоялась!
Как можно незаметнее они покинули праздник. Арчил вывел Ваню и Аяна на железнодорожную колею среди складов. И тут Ваня увидел свой вагон-рефрижератор, брошенный на станции, где его преследовала комиссия. Вагон сиял свежей краской.
— Дарю! — сказал Арчил. — Как лучшему другу…
— Где достал?
— Купил! — просто объяснил Арчил. — У нас на родине говорят: боже, дай мне хорошего здоровья, а остальное я куплю…
— Ты купил для меня?
— Для тебя, друг! — сказал Арчил. — Влезай и считай деньги! Интимно считай!
— Сейчас-сейчас! — сказал Ваня. — Ты только, кунак, подсади меня!
Аян с тревогой и грустью смотрел, как Арчил подсаживал Ваню в вагон.
— Можешь теперь до мозолей считать свой миллион! А мамонтенок теперь мой! — сказал Арчил.
— Твой! — откликнулся Ваня.
Он торопливо раскрыл мешок и увидел — накрашенные бумажки, прикрытые настоящими ассигнациями. На бумажках были нарисованы бесы и голые девки. Ваня хотел повернуться к Арчилу и возмутиться. Но дверь захлопнулась. И Ваня услышал громкий хохот Арчила — демонический хохот и жалобный возглас Аяна, которого, по-видимому, связывали веревками. Не другом был Арчил, а настоящим врагом-искусителем.